Убийство в Интерлакене: фатальная ошибка!
В 1906 году молодая россиянка выстрелила в отеле курортного города Интерлакен во французского бизнесмена. От полученных ран тот скончался на месте. Суд присяжных, состоящий из местных швейцарских крестьян, проявил при вынесении приговора анархистке удивительное милосердие.
Официанты в белых фартуках снуют по залу ресторана в гостинице «Юнгфрау» в Интерлакене. Вдруг с места встает юная дама, вынимает из сумочки пистолет и три раза выстреливает в господина, сидящего за соседним столиком. Поднимается паника. Гости с криками пытаются укрыться в безопасных местах, некоторые дамы падают в обморок. Террористка делает еще четыре выстрела в свою жертву, а затем с гордо поднятой головой марширует через зал ресторана к выходу. Один из официантов хватает ее за руку, другой вырывает у нее оружие. «Применять ко мне силу ни к чему», — осаждает она обоих. «Вы же видите, что я не оказываю сопротивления, и бежать я не собираюсь».
Показать больше
Убийство террористом Луиджи Луккени австрийской императрицы Елизаветы
На первом допросе она заявляет, что ее поступок — это акт политического правосудия. Она привела в исполнение приговор, который партия социал-революционеров России вынесла бывшему министру внутренних дел (с 1905 по 1906 годы) Петру Дурново (1842-1915). Только есть одно «но»: постоялец отеля, который вскоре после покушения умер, не был ни русским, ни политиком. Его звали Шарль Мюллер (Charles Müller), был он французским бизнесменом и стал жертвой фатальной ошибки.
Но кто была эта дама, ставшая убийцей?
Преступница упорно отказывается раскрыть полиции свою идентичность. В отеле она зарегистрировалась как «Фрау Стаффорд из Стокгольма», но её акцент однозначно выдавал её русское происхождение. В ее номере не находят ни единого клочка бумаги, не говоря уже о паспорте или другом удостоверении личности. Все этикетки с ее одежды тщательно удалены, мужчина, который выдавал себя за ее супруга, бесследно исчез. Убийство в гранд-отеле и таинственная террористка быстро попадают на страницы мировой прессы, став сенсацией.
«Драма в Интерлакене. Нигилистка совершила ошибку», — пишет самая крупная парижская бульварная газета Petit Parisien и тотчас же посылает своего специального корреспондента в Интерлакен. На следующий день тот сообщает, что «трудно себе представить, как в таком великолепном уголке Швейцарии могло распространиться революционное безумие, и уж совсем невозможно представить, что это безумие вложило оружие в руку женщины».
В последующие дни корреспондент парижской газеты берет интервью у официантов, постояльцев отеля и тюремного надзирателя. Ему даже удается заглянуть в тюремную камеру, где сидит террористка. «Ее тихий, болезненный вид, погасшие глаза и всё внешнее выражение существа, смирившегося со своей судьбой заключенного — все это странным образом выглядело очень трогательно». Проходит неделя. Личность террористки все еще не установлена. И тогда в газете «Petit Parisien» публикуют её фантомный портрет, составленный со слов одного из официантов.
Грубое обращение
В то же самое время следователь приказывает сфотографировать её в самых разных предметах одежды из её гардероба — «в первый раз в темно-синем пальто в меховым воротником, во второй раз — в белом кружевном болеро и соломенной шляпке, в третий раз — в «амазонке». Когда девушка должна переодеться уже в четвертый раз, она отказывается это сделать. Следователь, от которого ждут быстрых успехов в расследовании этого дела, впадает в ярость. Он угрожает переодеть ее силой.
Но когда и это не помогает, полицейские срывают с нее одежду до нижнего белья. Чтобы защититься, она замахивается на них табуреткой. «Значит, так делают в Швейцарии, в республике, где следовало бы быть гуманнее, чем в монархическом государстве!», — кричит она. Следователь окончательно теряет самообладание.
Он хватает заключенную и прижимает к стене. Она плюет ему в лицо и два последующих дня отказывается от еды. Полиция рассылает примерно две с половиной тысячи фотографий для розыска и просит европейских коллег о помощи. Вскоре после этого поступают первые «ориентировки». Так, некие бизнесмены из Лозанны узнали на фотографиях студентку-медика Татьяну Леонтьеву, а женевская полиция сообщает, что это дочь видного русского чиновника, которая проживает с матерью в пригороде Женевы. Имеющиеся в распоряжении правоохранительных органов данные подтверждают, что она тесно общается с живущими в Швейцарии русскими революционерами.
Молодая революционерка
Татьяна Леонтьева и в самом деле имеет за плечами впечатляющую «карьеру». К радикалам она примкнула ещё в 1905 году после известного «Кровавого воскресенья». Три месяца спустя ее заподозрили в разработке плана покушений на членов правительства России. В ее корзинке для шитья полиция нашла взрывчатку, и девушка угодила в печально известную Петропавловскую крепость.
Ее дядя, царский камергер, использовал всё свое влияние, чтобы перевести ее из тюрьмы в психиатрическую клинику. Через два месяца ее отпустили, и мать уехала с ней в Швейцарию. Здесь она стала выделяться на общем фоне как своим умом, так и ярко выраженными революционными настроениями. Когда один из местных профессоров указал ей на то, что своим поведением она компрометирует отца, она заявила: «С одной стороны в нас находятся 130 миллионов русских, а с другой — мой отец. Я не могу поступить иначе».
А между тем журналисты пытаются найти объяснение её кровавому деянию, совершенному в Интерлакене. Одни обвиняют ее мифического спутника, исчезнувшего накануне преступления, другие видят в качестве причины «революционную истерию», своего женский вариант «политического безумия», которое австрийский врач-психиатр и сексопатолог Рихард фон Краффт-Эбинг (Richard von Krafft-Ebing, 1840-1902) диагностировал у людей, составляющих «оригинальные, но нереализуемые планы по улучшению миропорядка, но не умеющих сделать или придумать что-либо практическое», а потому прибегающих к насилию.
Отцу Татьяны это только на руку. С помощью соответствующей психиатрической экспертизы он пытается убедить следователя, что его дочь «не совсем вменяема» и ее надо поместить в психиатрическую клинику. В середине октября 1906 года Татьяну Леонтьеву переводят для уточнения диагноза в психиатрическую клинику в городе Мюнзинген (Irrenanstalt Münsingen) недалеко от Берна. Пациентка ничего не скрывает и охотно рассказываем медикам о своей мотивации: она борется за отмену частной собственности и упразднение брака, потому что «любовь между представителями разных полов — это абсолютно личное дело, к которому ни священники, ни законодатели не имеют никакого отношения».
Эксперты не находят у нее ни «слабоумия», ни «душевной болезни». Они определяют ее состояние как «психический кризис», мотивировавший её, как и многих других представителей русской молодежи, к тому, чтобы «с полной отдачей посвятить себя борьбе против нездоровой политической ситуации в их стране».
«Не слишком сожалею»
Процесс по делу Леонтьевой начинается 25 марта 1907 года в городе Тун. Обвиняемой предложено взять на себя ответственность за убийство, совершенное «без предварительного сговора» в одиночку, поскольку найти ее попутчика и «лже-мужа» так и не удалось, хотя он и был объявлен в розыск. В зале суда было не протолкнуться: здесь и журналисты, которые съехались всей Европы, просто любопытствующие, представители русской эмиграции и швейцарские социалисты, которые восхищаются «любящей и ненавидящей» девушкой за ее «решительность», а потому пришли ее морально поддержать.
Татьяна Леонтьева выглядит бледной и исхудавшей, но держится стойко. «Я не буду отвечать ни на один вопрос, касающийся моей частной жизни», — заявляет она в самом начале судебного разбирательства. С тем большей убежденностью и энергией она начинает описывать «ужасы» имевшие место в период нахождения во власти министра внутренних дел П. Дурново. «Отвечая на вопросы, фройляйн Леонтьева демонстрирует редкостную энергию, достойное внимания хладнокровие и потрясающее самообладание», — с удивлением пишет один из журналистов. «Но тихий, почти боязливый звук ее приятного голоса резко контрастирует с непреклонностью её слов».
Она и на самом деле непреклонна. На вопрос, сожалеет ли она о недоразумении, вследствие которого погиб невинный человек, она заявляет, что как социалистка «она не слишком сожалеет, что уничтожила одного члена буржуазного общества». Непримирима она и к следователю, которого обвиняет «в крайней жестокости», о чем можно было прочитать даже в газете «Нью Йорк Таймс». Чиновник пытается выкрутиться, однако вынужден признать, что «вполне возможно» он действовал «чрезмерно жёстко».
Когда он начинает отрицать, что Татьяна плюнула ему в лицо, обвиняемая требует проведения следственного эксперимента и повторения всей той сцены, «чтобы господин вспомнил об этом». Среди присутствующих раздаются возгласы «Браво!», обстановка накаляется. Председатель суда восстанавливает тишину в зале, пообещав провести дисциплинарно-служебное расследование данного инцидента.
Присяжные-крестьяне проявляют снисходительность
Обязанности защитника исполняет депутат-социалист Альфред Брюстляйн (Alfred Brüstlein, 1853-1924Внешняя ссылка). Для того, чтобы присяжные, а это в большинстве своем крестьяне из этого региона, могли лучше следовать за его мыслью, свою речь защитника он произносит на бернском диалекте. У него двойная стратегия: с одной стороны он хвалит непомерную восприимчивость обвиняемой, ее «золотое сердце» и ее «душу, способную сопереживать». С другой стороны он обвиняет российское государство в жестокости и преподносит содеянное как классический акт «истребления тиранов».
Речь защитника длится целых четыре часа. «Это настоящий исторический монумент», — пишет один из журналистов и спрашивает себя: «Неужели местные крестьяне вынесут безжалостный приговор женщине, которая пожертвовала всеми своими личными отношениями, чтобы, подобно Арнольду Винкельриду (народный герой Швейцарии) пробить брешь в железной стене врага»? И в самом деле, в итоге присяжные выносят довольно мягкий приговор.
Татьяна Леонтьева, хотя и обвиняется в убийстве, но ввиду её практической невменяемости и с учетом смягчающих обстоятельств ее наказание ограничивается четырьмя годами заключения. Через два месяца после вынесения приговора пресса сообщает, что она сошла с ума и отправлена на лечение в психиатрическую больницу в Мюнзинген. Татьяна Леонтьева, единственная женщина, совершившая политическое убийство на швейцарской земле, останется в клинике до самой смерти. Она умрет в 1922 году в возрасте 37 лет от туберкулеза. Подоплека ее преступления так и останется невыясненной.
Теракты в Швейцарии
В Швейцарии ничего и никогда не происходит? Если повнимательнее взглянуть в историю страны, то мы увидим, что политически мотивированный терроризм имел место в стране куда в большей степени, чем нам кажется сегодня. Жертвой самого первого классического политического теракта на земле Швейцарии стала Герцогиня Амалия Евгения Елизавета Баварская (Elisabeth Amalie Eugenie, Herzogin in Bayern), супруга императора Франца Иосифа I, императрица Австрии, заколотая в Женеве 10 сентября 1898 года анархистом Луиджи Луккени (Luigi Luccheni).
Однако, как оказалось, это было только начало. Затем Швейцария пережила самую настоящую волну политически мотивированных терактов, источником которых стало анархистское подполье. Анархисты нападали на банки и полицейские казармы, они пытались взрывать поезда, шантажировали богатых промышленников и предпринимателей, убивали своих политических противников и оппонентов.
Как правило, террористы имели иностранное происхождение, попадая в Швейцарию из России, а также Италии, Германии и Австрии. Нередко они просили и получали в Швейцарии политическое убежище, но только для того, чтобы продолжить свою деятельность. Швейцарцев среди террористов-анархистов было очень мало, и почти всегда они находились под влиянием зарубежных анархистских кругов. Страх, который распространяли анархисты, был порой куда больше фактически нанесённого ими ущерба. Часто, мастеря свои бомбы-самоделки, анархисты сами же на них и подрывались.
И тем не менее для Швейцарии как государства анархистский террор был серьёзным вызовом, реагировать на который Конфедерация пыталась укреплением законодательных основ противодействия террористической угрозе. Так называемый «Закон об анархистах», принятый в 1894 году, значительно ужесточал меры наказания за все деяния, совершенные при помощи взрывных устройств или за помощь в подготовке таких деликтов. Одновременно швейцарские кантоны, как правило, отказывались ужесточать миграционное законодательство, на основе которого они щедро предоставляли политическое убежище всем иностранным «диссидентам».
Русскоязычную версию материала подготовила Людмила Клот
В соответствии со стандартами JTI
Показать больше: Сертификат по нормам JTI для портала SWI swissinfo.ch
Обзор текущих дебатов с нашими журналистами можно найти здесь. Пожалуйста, присоединяйтесь к нам!
Если вы хотите начать разговор на тему, поднятую в этой статье, или хотите сообщить о фактических ошибках, напишите нам по адресу russian@swissinfo.ch.