Гендерно-нейтральный язык − вопрос для референдума?

Студии RTS в Женеве. Телекомпания хочет, чтобы журналисты использовали корректную в гендерном отношении лексику. © Keystone/laurent Gillieron

Все большее число западных общественных и частных СМИ используют сейчас в своих материалах гендерно-нейтральную или гендерно-инклюзивную лексику. При этом высказывается мнение, что делается это только ради отвлечения внимания публики от реальных общественных проблем. Но как вообще можно законодательно регулировать язык? И что означает гендерная инклюзивность для русского языка? Поговорили с экспертами. 

Русскоязычную версию подготовили Надежда Капоне, Игорь Петров.

В феврале 2021 года франкоязычная швейцарская общественная телерадиовещательная компания RTS выпустила для журналистов новое руководство по использованию гендерно-нейтральной лексики. Например, фраза приветствия, с которой ранее начинались все теле- и радиопрограммы, звучала так: Bonne soirée à tous («Всем добрый вечер», где «все» — местоимение во множественном числе для всех родов). Сейчас этот формат отправлен на свалку истории и заменен на фразу Bonne soirée à toutes et à tous, то есть «Добрый вечер, все (женщины) и все (мужчины)». Такого рода нововведение вызвало в сетях горячие дебаты, причем число критических замечаний было довольно велико. 

Особенно критиковала сетевая общественность видеоформат, в котором телеканал RTS представил свои рекомендации (это был весёлый и непринужденный ролик), а также «неэстетичную природу» новых языковых форм, выдержанных в стиле «лингвистической инклюзивности». Однако в итоге все дебаты рано или поздно завершались постановкой самого главного, наверное, вопроса, а именно вопроса о роли общественных СМИ и о роли и значении языка как инструмента коммуникации в демократическом обществе. Многие масс-медиа были тут совершенно категоричны. Так, частная газета Le Temps назвала это решение общественного телеканала «воинственным актом», с помощью которого людям «навязывается совершенно определенная картина мира».

Ну а когда «вопросами языкознания» решил заняться немецкоязычный общественный телерадиоканал SRF, то тогда в эти дебаты включилась уже вся страна. Авторитетная ежедневная частная газета из Цюриха Tages-Anzeiger опубликовала целую серию статей на тему гендерно-нейтрального / инклюзивного языка, сопровождая ее результатами пусть и не репрезентативного, но все-таки опроса, участие в котором приняло довольно-таки большое количество  пользователей.

По результатам опроса использование новых форм языковой инклюзивности в письменном немецком языке отнюдь не нашло какой-то широкой поддержки среди респондентов. Рассмотрением этого вопроса занялись парламент города Цюрих (где предложение ввести в документальный оборот «гендерно-инклюзивные» нормы было отклонено) и даже федеральный парламент.

Так насчет чего ломались копья? Сторонниками «языковой реформы», в частности, предлагалось, вслед за новыми веяниями в Германии, изменить формы выражения рода и числа. Например, в немецком языке есть слово «врач» (Arzt). Множественное число от этого слова: Ärzte. Теперь вместо него предлагается писать и, главное, говорить Ärzt*innen или ÄrztInnen, указывая одной единой морфемой, что есть «врач», а еще есть «женщина-врач» (о проблемах русского языка чуть ниже) и что говорящий / пишущий ни в коем случае не забыл об этом. Во французском языке вместо étudiants для множественного числа слова «студенты» предлагалось ввести включающую оба рода морфему étudiant·e·s.

Народная инициатива?

Сторонники «гендерного равенства в языке» приводят следующие аргументы: язык определяет наше восприятие и осознание окружающей действительности, а также классификацию наблюдаемых явлений. Сглаживая гендерные различия в языке и делая акцент на равенстве и инклюзивности, мы тем самым сглаживаем такие различия в окружающей нас социальной действительности и способствуем тому, что эта реальность становится более равной и инклюзивной, менее конфликтной. 

Однако возникает вопрос: кто же должен изначально определять, какие языковые средства необходимо использовать, а какие нет и что такое «корректный язык»? Должны ли власти сверху «спускать языковые указания» для общества? И может ли язык быть «навязан» или же он стихийно возникает и развивается в человеческом обществе? Можно ли регулировать его использование на законодательном уровне и можно ли, например, используя инструменты прямой демократии, вынести, по меньшей мере в Швейцарии, вопрос «правильного языка» в формате законодательной инициативы на всенародное голосование?

После публикации телеканалом RTS руководства по использованию гендерно-нейтральной лексики швейцарское отделение Организации в защиту французского языка (Défense de la Langue Française или DLFВнешняя ссылка) отправило руководству телеканала RTS открытое письмо, протестуя против такого решения и обещая выступить с народной инициативой о «запрете использования инклюзивных языковых форм на письме в Швейцарии». По мнению DLF, такие формы ведут к «замусориванию» языка и представляет для языка Флобера и Расина «смертельную опасность». 

При этом швейцарское отделение DLF ссылается на Французскую академию, целью которой является изучение французского языка, литературы, а также как раз регулирование языковой и литературной нормы. Так вот, Французская академия крайне негативно отнеслась к использованию гендерно-нейтральных / инклюзивных выражений. Орель Шалле (Aurèle Challet), руководитель швейцарского отделения DLF, сообщил порталу SWI swissinfo.ch, что в октябре 2021 года он рассчитывает запустить в Женеве соответствующую народную законодательную инициативу. 

«Прямая демократия означает непосредственное участие граждан в процессе принятия политических решений», — говорит Орель Шалле. «Однако технические сложности в организации употребления «гендерно-инклюзивного языка» фактически лишают очень многих людей возможности использовать такой язык». По его мнению, тут и обсуждать-то нечего, поскольку эта «надуманная дискуссия не затрагивает по-настоящему фундаментальных проблем гендерного социального неравенства». В частности, в рамках этой инициативы будет предложено запретить официальное использование «гендерно-инклюзивного языка» как на федеральном, так и на кантональном (региональном) уровнях по всей стране.

«Все уже прописано в законе»

Но не станет ли такая инициатива запоздалой мерой? Оказывается, в Швейцарии использование в документообороте «нейтральных / инклюзивных» языковых форм продвигается и поддерживается на национальном (федеральном) уровне вот уже два десятилетия, примером чему является опубликованное еще в декабре 2000 года Руководство по использованию нейтральных в гендерном отношении языковых формулировок (здесь – вариант документа на французском языкеВнешняя ссылка). Федеральный Закон «О языках Швейцарии и о мерах укрепления и углубления взаимопонимания между языковыми сообществами» (Bundesgesetz über die Landessprachen und die Verständigung zwischen den SprachgemeinschaftenВнешняя ссылка) от 2007 года четко предусматривает использование властями в официальных документах «адекватных с гендерной точки зрения формулировок» (geschlechtergerechte Formulierungen). 

На региональном уровне многие кантоны (субъекты федерации), включая кантон Во, где живет и работает Орель Шалле, приняли уже собственные руководства, идущие в ту же сторону. Поддержкой и распространением «гендерно-нейтрального языка» уже долгое время занимаются и университеты страны. Расположенная в Цюрихе радикально-левая газета WOZ использует «гендерно-нейтральный» немецкий язык уже с 1980-х годов. Женевская также левого толка газета Le Courrier недавно ввела похожую практику. Тем не менее скепсис остается. Среди таких скептиков – Бенжамен Родуи (Benjamin RoduitВнешняя ссылка), преподаватель французского языка и депутат федерального парламента от «Партии Центра» (Die Mitte, бывшие демохристиане, CVP). 

Он отмечает, что «распространение знаков препинания и небуквенных орфографических знаков [в письменном гендерно-нейтральном языке] приводит к нарушению единообразия языка, а это ведет к его бессвязности и путанице, которая на определенном уровне делает (плавное) чтение просто невозможным». С его точки зрения, в правительственных документах подобных языковых форм следует избегать. Недавно он выступил с соответствующей депутатской инициативой. «Вы не можете просто выдумать язык», — поясняет он в разговоре с порталом SWI swissinfo.ch. Он согласен с DLF в том, что «языковая основа состоит из набора базовых правил, понимаемых и принимаемых людьми». 

Внесение же уточнений и поправок в структуру и грамматику языка с целью «достижения равноправия между полами» переходит границы допустимого. Бенжамен Родуи при этом, в отличие от DLF, настроен не столь оптимистично там, где речь идет о народном референдуме. «Швейцария — это многоязычная страна, и она не готова к такому развитию событий», — говорит он. Внятно сформулировать вопрос гендерной реформы, да еще так, чтобы реформа отвечала особенностям всех четырех национальных языков Швейцарии (немецкий, французский, итальянский, ретороманский) было бы очень непростой задачей. 

Пока его депутатскую инициативу поддержали только девять депутатов, и все они представляют, что не случайно, франкоязычные кантоны. Федеральный же совет (правительство) и вовсе её отклонил, сославшись на упомянутый закон «О языках Швейцарии и о мерах укрепления и углубления взаимопонимания между языковыми сообществами», напомнив депутатам, что «гендерное равноправие в языке давно уже предписано действующим законодательством».

«Пример для подражания»?

Валери Вюй (Valérie Vuille) является главой женевской феминистской ассоциации DécadréeВнешняя ссылка, выявляющей сексистские злоупотребления в СМИ и в обществе. Ассоциация, в частности, формулирует свои гендерно-филологические рекомендации и оказывает консультационную поддержку общественным организациям и СМИ, включая и газету Le Courrier, то есть всем тем, кто хочет сделать свои публикации более «гендерно-нейтральными». Валери Вюй считает, что всенародное голосование по языковым вопросам – это слишком уж радикальная мера. Язык есть нечто очень «личное и органичное», жесткое законодательное регулирование здесь ни к чему, оно стало бы «актом насилия». 

Интересно, что Décadrée также сотрудничала и с франкоязычной телекомпанией RTS. Но если частная газета может писать, что и как ей заблагорассудится, то может ли общественная телерадиокомпания, финансируемая по большей части народом через обязательный к уплате «медийный взнос», просто взять и поменять свои стандарты и практику вещания без обсуждения с народом, платящим журналистам зарплату? Валери Вюй говорит, что телерадиокомпания RTS вовсе не устанавливает какие-то требования и не вводит обязательств в формате закона. 

Заявленные нормативные нововведения были, скорее, «способом подать хороший пример» журналистам, ориентировать их в плане «лучших практик», и она приветствует данный шаг, в особенности потому, что, будучи общественной компанией, RTS может и должна служить «примером для возможного подражания». Что же касается самостоятельности и независимости общественных СМИ, то социалистка Симонетта Соммаруга, швейцарская министр (министерша, министерка?), курирующая массовые коммуникации, выступила в парламенте в защиту RTS, которая «вправе сама решать, какие слова и выражения и как она хочет использовать в своих программах».

Эмоциональная составляющая

Так почему же вопрос об использовании гендерно-нейтрального языка вызвал такие жаркие дискуссии? Ноа Бубенхофер (Noah BubenhoferВнешняя ссылка), профессор лингвистики Цюрихского университета, говорит, что «все мы пользуемся языком, и поэтому у каждого есть свое мнение на этот счет». Он уверен: всё, что касается языка, — это очень чувствительная тема, поскольку через язык проявляется идентичность.  «Многие считают, что язык – это рамка для окружающего мира. И для большинства из нас язык представляет собой очень стабильную систему. Сбои в системе вызывают сопротивление и неприятие. По языковым вопросам люди обычно занимают очень консервативную позицию», — отмечает он.

Феминитивы? Феминитивы! 

С удовольствием и уже несколько лет слежу за их рождением, но сильные волны «великого, могучего, правдивого и свободного» русского языка их не принимают. Само слово «феминитив» не распознают даже современные электронные словари. Недавно опубликовала в одном из наших социальных каналов небольшой текст, где, сама себя (обращаю внимание на факт самоопределения) назвав «авторкой», я иронизировала над собственным опытом освоения правильной чистки автомобиля, подсматривая за действиями у мужчин. Шквал комментариев окатил холодом. 

Нет, они не уличали меня в моей бестолковости в этом мужском деле, как и не давали советов, как и что лучше делать, – меня обвинили в неграмотности — за использование не существующего в литературном русском языке слова «авторка». И знаете, кто были блюстителями чистоты языка? Мужчины! Лингвисты действительно подтверждают, что слово не записано в словари, пока не записано, уточняют они: язык может принять любое слово, если оно будет часто используемым. Я выросла в стране крестьян и крестьянок, в которой более века назад революционеры и революционерки начали строить новое общество для рабочих и работниц, которое – одно из первых государств в мире — в 1917—1918 годах объявило о равноправии. 

Студенток в вузах становилось больше, они и стали пополнять ряды врачей, педагогов и инженеров. Равные права дали и одинаковые названия профессиям: продавец, строитель, повар, милиционер. Но нет, в милиции женщины нечасто служили. Язык отражал изменения, происходящее в обществе, он реагировал на них быстро, если ему помогали официально.
Слово «перестройка» было принято всеми языками мира. Мы, с багажом «русского языка прошлого 20 века», уехали за границу на год, но задержались на годы. 

Мы, не задумываясь, приняли английский язык, вообще не обращающий внимание на гендер. Согласились с итальянским, в котором за женский род «отвечает» суффикс -essa, знакомый по словам «поэтесса» или «критикесса». Запутались в немецком, в котором все трудно, но с феминитивами все логично: окончание -in или его отсутствие определяло профессии мужчин и женщин. Но так было до поры до времени. Современные «гендерные дискуссии» разгорелись на наших глазах. Как и любой конфликт, они «напрягают». Гендерный вопрос, возмутив социальное поле, вышел и в языковое. Феминизм сегодня увлекает в свои ряды большое количество женщин. 

В нашей редакции (портал aboutswiss.ch) женщин — авторов и колумнистов — больше, чем мужчин. Намедни спросила я их об их отношении к феминитивам. И, несмотря на то, что все мы работаем со словом и живем преимущественно в четко разделенном на гендерные языковые конструкции немецкоязычном пространстве, большинство моих коллег непроизвольно поморщились на предложение назвать себя на русском языке «авторками» или «колумнистками». «Профессионал должен быть вне гендера», — подытожила мнения одна девушка. 

А наш автор-психолог, подчеркнув, что она — не филолог, уточнила, что будет использовать феминитивы только тогда, когда других вариантов языковой нормы не будет. Но русский язык живой, изменяющийся, и вполне возможно, что совсем скоро слова «редакторка», «экспертка», «докторка» перестанут раздражать, закрепятся в словарях и станут нейтральными. Ведь, если честно, новая профессия и с ней одновременно вошедшее в язык название женщины уже не режет слух — это я о «блогерках». Никто же не спорит, что это странное слово?

Марина Карлин, главный редактор и директор журнала и издательства «Русская Швейцария», г. Цюрих. 

При этом со временем язык претерпевает изменения, зачастую по причинам чисто прагматического порядка. Например, появление типографских машин обеспечило лингвистическое единообразие, потому что решить задачу расширения читательской аудитории можно было только публикацией единообразно созданных текстов. Ноа Бубенхофер говорит, что «язык умирает, если не развивается. Я не считаю целесообразным проведение референдума. Язык — это живой организм, который постоянно меняется. Его невозможно модерировать законодательно. Но именно поэтому столь важно иметь формат общественных дискуссий для привлечения внимания общества к этому чувствительному вопросу».

Как говорит Н. Бубенхофер, язык не только транспортирует, но порой и закрепляет гендерные стереотипы. Таковы результаты исследований, опирающихся на положение в современном немецком языке. Исследования других гендерно-ориентированных европейских языков показывали аналогичные результаты. 

Например, в 2015 году в Швеции ввели в употребление слово hen в качестве гендерно-нейтрального местоимения третьего лица для обозначения лица неизвестного пола (аналогично нейтральному местоимению третьего лица множественного числа they в английском языке). Слово hen стало пользоваться успехом — со временем hen не только стали чаще употреблять, но также заметно уменьшилось первоначальное неприятие, которое вызывало это слово. В немецком языке уже есть неопределенно-личное местоимение, которым  можно выражать абстрактные, не привязанные к гендеру процессы: «Играют. Поют». «Проблема» только в том, что выглядит эта частица как man (man spielt, man singt), то есть это местоимение омофонно слову «мужчина», и различает их только заглавное или строчное написание первой буквы и количество букв n в окончании: (der) Mann или просто man (существительные в немецком пишутся, как известно, с заглавной буквы). 

«Такой же инструмент, как и любой другой»

А что в русском языке? Пока здесь дебаты о гендерно-инклюзивном языке ограничиваются вопросом использования феминитивов. Есть ли здесь какой-то безусловный авторитет? Да, например, ООН. На сайте ООНВнешняя ссылка читаем: «В русском языке, как и во многих других языках, где есть категория рода, гендерно нейтральным считается вариант мужского рода. Следствия этого факта значительны и разнообразны. Например, говоря о группе людей разного пола, мы используем слова мужского рода во множественном числе: студенты, актеры и т. п. Для обозначения людей по профессиональному признаку часто существует только одно слово, и оно обычно мужского рода: министр, космонавт, президент, доцент, профессор (однако ср.: няня, прачка, швея и др. для традиционно женских профессий). 

В некоторых случаях существующее слово женского рода имеет пренебрежительный оттенок, иногда более, иногда менее ощутимый (гроссмейстерша, врачиха), или означает «жена …» (генеральша, докторша). Когда мы говорим о человеке вообще, мы также используем слова мужского рода, в частности местоимение «он».

Попытки многих современных российских СМИ вводить такие феминитивы, как «редакторка», «директорка» или «режиссерка», пока остаются нишевым явлением. Этого же мнения придерживается и ООН: «Что касается подчеркивания вовлеченности женщин за счет использования феминитивов, то этот метод следует использовать с осторожностью, поскольку некоторые из них употребляются лишь в разговорной речи, а некоторые даже имеют уничижительный оттенок». 

Александр Беляев (1975 – 09.10.2022), российский писатель, переводчик, журналист и человек, обладающий абсолютным грамматическим слухом (стоит почитать его регулярные фейсбук-постыВнешняя ссылка на темы грамматики и стилистики), считает в ответе на запрос нашего портала, что русский – очень гибкий язык и его система флексий позволяет образовывать любые феминитивы, но при этом «в самом языке заложено довольно сложное «коварство»: эти феминитивы часто «не то, чем кажутся». Некоторые их них образуются просто (учитель-учительница), некоторые образуются, но означают совсем иное (генеральша — это не женщина в погонах, а жена генерала), а есть феминитивы, от которых невозможно образовать грамматический маскулинум, например слово «машинистка» (см. об этом рассказ Юрия Нагибина «Машинистка живет на шестом этажеВнешняя ссылка»). 

Что же касается таких слов, как «редакторка» и «директорка», то, как считает Александр Беляев, их использование «скорее говорит больше не о языке, а о том, кто их применяет, например, в качестве своего рода фрондёрского жеста. И если только перед нами не стоит задачи начать очередной „холивар“, то использования таких языковых форм лучше по возможности избегать».

Валери Вюй из ассоциации Décadrée и её сторонники убеждены, что в конечном итоге язык — это лишь «один из инструментов общения. Он не панацея, и один он в создании равноправного инклюзивного общества нам не поможет». Что касается актуальных дебатов на предмет гендерно-нейтральных форм письменной и устной речи, то, по ее словам, процесс «уже пошел и стал позитивным признаком того, что существование проблемы использования гендерно-нейтрального языка уже признано всеми и что теперь её решение зависит от самой широкой общественности».