Флажки на швейцарской карте Владимира Набокова

Монтрё — не единственный «набоковский» флажок на карте Швейцарии: личная история русско-американского классика была связана и с другими городами Конфедерации. Interfoto

Когда говорят о швейцарском периоде жизни Владимира Набокова, то чаще всего имеют в виду годы, проведённые в Монтрё — и это вполне объяснимо. Тем не менее Монтрё — не единственный «набоковский» флажок на карте Швейцарии: личная история русско-американского классика была связана и с другими городами Конфедерации.

Швейцария нравилась Набокову не только из-за бабочек, ради которых он, как считается, и приехал сюда в конце 1950-х после фантастического успеха «Лолиты». (Кстати, Гумберт Гумберт, если кто вдруг запамятовал, по национальности швейцарец). Но прежде чем была написана эта гениально-скандальная книга, прежде, чем её автор получил возможность выбирать место для жительства по собственному вкусу, он не раз бывал в Швейцарии. И знал её не как турист!

1906 год: предчувствие Лозанны

Началось всё в раннем петербургском детстве. В январе 1906 года Набоковы взяли детям новую гувернантку — швейцарку Сесиль Мьятон. Поначалу отношения между новой воспитательницей и детьми не заладились, но мадемуазель была отличным педагогом, и вскоре Володя бегло заговорил на французском, а о том, как гувернантка читала им с братом вслух, помнил до конца своих дней. Новелла «Mademoiselle О.», посвящённая Сесиль Мьятон, стала впоследствии пятой главой автобиографической книги Набокова.

«Её русский словарь состоял из одного короткого слова — того же, ничем не обросшего, неразменного слова, которое спустя десять лет она увезла обратно, в родную Лозанну. Это простое словечко, „где“, превращалось у неё в „гиди-э?“, и, полнясь магическим смыслом, звуча граем потерявшейся птицы, оно набирало столько вопросительной и заклинательной силы, что удовлетворяло всем её нуждам». (Цит. по: В.Набоков. «Полное собрание рассказов». Санкт-Петербург, Азбука, Азбука-Аттикус, 2015. Переведён на русский автором). В самом начале Первой мировой войны мадемуазель вернулась в Лозанну. Швейцарская гувернантка сыграла важную роль в жизни Набокова — во всяком случае, оставила о себе память, которой хватило на целый рассказ, полный иронии и нежности. Мелькал её образ и в других сочинениях.

Также был у Набоковых швейцарский гувернёр по фамилии Нуссбаум (в автобиографической книге «Другие берега» он назван Нуазье), приглашённый на лето. «И уже с совершенной обидой вспоминаю, как наш швейцарец гувернёр, коренастый и обычно добродушный Нуазье, брызгал ядовитым сарказмом, разбирая однажды французские стихи и музыку дяди — „Octobre“ — лучший его романс». (Цит. по: Набоков В. Другие берега. М.: Книжная палата. 1989. Переведён на русский автором). Так Швейцария впервые вошла в жизнь Набокова — задолго до истинного своего появления успела оставить и след, и воспоминания.

1921 год: Шамбери — Cанкт-Мориц — Лозанна

В 1921 году Владимир Набоков обучался в Кембридже — вначале изучал энтомологию в Тринити-колледже, позднее выбрал «Современные и средневековые языки» с акцентом на русский и французский. Писал стихи, играл в футбол, дружил с однокашниками — в последний, третий год обучения близко сошёлся с итальянцем Бобби де Калри. Набоков привязался к нему и даже брал у этого «очаровательно милого» молодого человека уроки итальянского. Именно Бобби уговорил Владимира внезапно сорваться в Санкт-Мориц — покататься на лыжах. То была первая осознанная поездка Набокова в Швейцарию, и он испросил на неё разрешения матери, доказывая, что снежные пейзажи утихомирят его ностальгию. 

5 декабря 1921 года окончился семестр, и уже через несколько дней Бобби и Владимир катались на коньках в Шамбери и на лыжах в Санкт-Морице. Этим временем датируется известный снимок молодого денди — Владимир в модных бриджах, с тростью в руке, запечатлён на фоне альпийского предгорья. Платил за всё, кажется, де Калри — во всяком случае, Владимир пользовался его лыжами. На обратном пути друзья посетили Лозанну — и навестили Сесиль Мьятон. Как рада была старая гувернантка встретить своего давнего воспитанника!

«Ещё потолстевшая, совсем поседевшая и почти совершенно глухая, она встретила меня бурными изъявлениями любви. Ей, должно быть, было лет семьдесят — возраст свой она всегда скрывала с какой-то страстью и могла бы сказать „l’age est mon seul trésor“. Изображение Шильонского замка заменила аляповатая тройка, выжженная на крышке лаковой шкатулки. Она с таким же жаром вспоминала свою жизнь в России, как если бы это была её утерянная родина. И то сказать: в Лозанне проживала целая колония таких бывших гувернанток, ушедших на покой; они жались друг к дружке и ревниво щеголяли воспоминаниями о прошлом <...> Человек всегда чувствует себя дома в своём прошлом, чем отчасти и объясняется как бы посмертная любовь этих бедных созданий к далёкой и, между нами говоря, довольно страшной стране, которой они по-настоящему не знали и в которой никакого счастья не нашли». (Цит. по: Набоков В. Другие берега. М.: Книжная палата. 1989. Переведён на русский автором).

Мадемуазель так сильно искажала их общие воспоминания и так плохо слышала, что, не имея возможности повлиять на первое обстоятельство, Владимир решил исправить второе — и на следующий день преподнёс ей слуховой аппарат, оплаченный, судя по всему, тем же безотказным Бобби. Воспоминания о первом швейцарском путешествии найдут отражение как минимум в четырёх текстах Набокова — уже процитированной автобиографической книге «Другие берега», в рассказе «Пасхальный дождь», романах «Подлинная жизнь Себастьяна Найта» и «Подвиг».

Главная героиня «Пасхального дождя» — бывшая гувернантка, одинокая и старая швейцарка Жозефина Львовна, отмечающая православную Пасху на берегах Лемана. Эпизод с гувернанткой найдёт отражение в романе «Подлинная жизнь Себастьяна Найта», ну а сюжет «Подвига» частично разворачивается на фоне Швейцарских Альп, да и начинается роман словами: «Эдельвейс, дед Мартына, был, как это ни смешно, швейцарец, — рослый швейцарец с пушистыми усами, воспитывавший в шестидесятых годах детей петербургского помещика Индрикова и женившийся на младшей его дочери. Мартын сперва полагал, что именно в честь деда назван бархатно-белый альпийский цветок, баловень гербариев». (Цит. по: В.Набоков «Подвиг». Азбука, 2009).

1959 год: Женева — Лугано.

Без малого двадцать лет спустя после прибытия в США, 19 января 1959 года, Набоков прочитал свою последнюю лекцию в Корнеллском университете. Он был готов навсегда проститься с преподаванием и на время — с Америкой: о постоянном месте жительства в Европе пока что разговора не шло, но хотелось быть ближе к сыну, а тот намеревался учиться вокалу в Италии. 29 сентября Набоковы взошли на борт лайнера «Либерте» — и отплыли в Европу. 5 октября корабль причалил к пристани Гавра, потом был Париж, а потом, почти сразу — Женева. Здесь постоянно жила и работала библиотекарем сестра Набокова — Елена Сикорская, сюда же приехал из Брюсселя повидаться с ними обоими младший брат Кирилл. Гуляли по берегу Лемана, сидели на траве, вспоминали прошлое и подсказывали брату нужные для автобиографии детали. Владимир и Вера остановились в отеле «Бо Риваж» и провели здесь десять приятнейших дней. Обретённая слава требовала жертв — и временами бывала изрядно утомительной.

Надо было возвращаться в Париж, потом ехать в Лондон, Рим, Геную. Журналисты, поклонники, бесконечное общение с незнакомыми и порой не самыми приятными людьми… В начале ноября Набоков попросил своего итальянского издателя найти для Дмитрия преподавателя в Милане — тот выполнил просьбу, и следующей зимой началось обучение. А Набоковы отправились в Лугано. Остановились в «Гранд-отеле» и, как пишет биограф Брайан Бойд, «впервые в жизни — в соседних номерах, чтобы Набоков мог работать без помех, — и впоследствии делали так всегда». Сюда, в Лугано, Набокову принесли телеграмму от Стэнли Кубрика — прославленный режиссёр сообщал, что отверг предложенный ему сценарий «Лолиты» и заявлял: «…сценарий должны писать вы точка возьметесь ли если договоримся о финансах». Набоков ответил телеграммой, что подумает. Конечно же, он согласился.

1961 год: Женева — Шампе-Лак — Вербье — Кран-Монтана — Саас-Фе — Симплон — Монтрё — Вийар-сюр-Оллон.

Есть деньги, есть возможности, но… надо ли покупать землю в Европе, и если да, то где? Набоковы подумывают о западной франкоязычной Швейцарии — это недалеко от Милана, где учится Дмитрий, здесь живёт Елена, рядом — горы, где можно охотиться на бабочек, но решение пока не принято. Они даже машину не покупают, предпочитая ездить на арендованном авто. Весной 1961 года Набоковы живут в Ницце. Работа над романом «Бледный огонь» в самом разгаре, когда пара решает навестить Елену и едет в Женеву, чтобы встретить вместе Пасху. Помимо прочего, эта поездка нужна для того, чтобы собрать материал для романа, ведь, как пишет Брайан Бойд, один из персонажей заезжает в Женеву по пути в Америку. Эта поездка запоминается в связи с неприятным событием — на одной из улиц Женевы Вера неудачно падает, сильно травмируя ногу. Вскоре супруги возвращаются на Ривьеру, но лето собираются провести в Швейцарии. Запланированы аж два месяца на Шампе-Лак, в маленькой Канаде. Горные вершины здесь всегда покрыты снегом — на вид густым и плотным, как крахмал.

Спустя неделю после концерта Дмитрия в Милане, чета Набоковых приезжает в деревеньку Шампе-Лак и снимает комнаты в «Гранд-отель Альп э лак». Владимир вычитывает редактуру комментария к «Евгению Онегину», работает над «Бледным огнём», ловит бабочек в Вербье, Кран-Монтане и Саас-Фе (удаётся поймать три экземпляра особенно интересующего писателя вида голубянок), принимает гостей. Дмитрий, навещая родителей, совершает безрассудное, по мнению отца, восхождение на Гран-Комбен. Незадолго до конца июля Набоковы переезжают на восток кантона Вале — останавливаются в Симплоне (отель «Бельвю»), но, не дожидаясь окончания отведённого самим себе срока, уезжают в Монтрё. Отныне корреспонденцию просят пересылать в отель «Бельмон». Монтрё — восхитителен, не так ли?.. Можно было бы проводить полгода здесь, полгода в Штатах или всё же попытаться купить ту землю в Каннах, которую им так советуют?

В августе Владимир и Вера приезжают в Вийар-сюр-Оллон, чтобы навестить своих друзей — семью известного пианиста и композитора Игоря Маркевича, женатого на дочери Нижинского. За обедом, приятным во всех отношениях, Набоковы знакомятся с прославленным актёром Питером Устиновым. Набоков, кстати, знал киноактёрскую тусовку неважно: при встрече с Джоном Уэйном спросил, чем тот занимается, и артист с улыбкой ответил — я киношник! Но именно эта встреча оказалась важной, потому что Устинов дал Набоковым судьбоносный совет — снять комнаты в старинном крыле отеля «Монтрё-Палас». Он и сам там живёт и, знаете ли, очень, очень доволен!

«Монтрё-Палас» прежде назывался «Отель дю Синь» («Le Cygne» по-французски «лебедь»), после чего был перестроен, а точнее — достроен и осовременен. Это место всегда притягивало к себе людей, близких к искусству, здесь встречались Дягилев со Стравинским и так далее, и так далее… Набоковых это не впечатляет, им важнее другое — комнаты в старинном, «лебяжьем» крыле очень тихие, расположены они под самой крышей, и устроиться там можно с полным комфортом. За окнами в «Отель дю Синь» — настоящая синь Женевского озера! Чета Набоковых снимает здесь шестикомнатный номер люкс, занимающий половину этажа. Они переезжают в Монтрё в 1961 году, чтобы остаться здесь на долгих семнадцать лет.

1961-1976 годы: Гштаад — Церматт

Первой завершённой в Монтрё книгой станет «Бледный огонь» — точку Набоков поставит всего через четыре месяца после переезда. Работалось здесь очень хорошо, неподалёку — в часе езды — жила сестра, и сын был, в общем, поблизости. Зевак и журналистов меньше, чем в Ницце. В Америку не тянуло, хотя из Швейцарии Набоков приезжал в США для работы над тем самым сценарием «Лолиты» и позднее ─ на премьеру фильма. Приобретать своё собственное жильё, обзаводиться мебелью, имуществом Владимиру и Вере не хотелось.

Владимир Набоков в Гштааде, 1971 год (KEYSTONE/FONDATION HORST TAPPE/Horst Tappe). Keystone

Набоков много раз говорил, что не сможет воссоздать в новом доме облик утраченного в России — а подделки его не интересуют, как и предметы интерьера. Отель их полностью устраивал — комфорт, приватность, возможность жить так, как хочется. Обед и ужин для Набоковых готовила специально приходящая повариха. Вера вела обширную переписку, Владимир заполнял карточки, которым предстояло стать очередным романом. Он часто работал в саду отеля (теперь там «сидит» его памятник, увековечивший долгую историю взаимоотношений «Монтрё-Паласа» и его знаменитого постояльца. До этого памятник стоял у стойки администрации отеля).

По вечерам супруги любовались закатом или играли в шахматы. Зимой оставались в опустевшем Монтрё, летом выезжали в горы на ловитву — охоту на бабочек никто не отменял. Саас-Фее, Церматт (отель «Мон Сервен»), Вербье, Кран-Монтана. В Церматте летом 1962 года Набокова снимает BBC для телепрограммы «Book Man» — писатель (редкий случай!) позирует на фоне Маттерхорна и демонстрирует на камеру, как именно он ловит бабочек. В 1963 году Владимир и Вера навещают заболевшего Дмитрия в Лёйкербаде, потом отправляются в сказочный Ле-Дьяблере и по совету всё того же практичного Устинова даже покупают здесь участок земли площадью в 1000 кв. метров! У актёра была земля по соседству, и он даже выстроил на ней впоследствии дом, но Набоковы от подобной идеи отказались.

Лето 1964 года поделено между Шато д’Э и Кран-Монтаной, а на лето 1965 года пара уезжает в Санкт-Мориц. В 1971 году Набоковы проводят время в Саанене близ Гштаада вместе с Еленой Сикорской и Дмитрием. Стоя с рампеткой на вершине Ла-Видемане, Владимир скажет Дмитрию, что совершил и написал всё, о чём мечтал в своей жизни. Лето 1974 года Набоковы проводят в Церматте, стараясь держаться подальше от Монтрё в разгар сезона. Но сам Монтрё — и особенно Леман — появляется в текстах всё чаще и чаще: 

«Кованый балкончик выдавался вперёд достаточно далеко, чтобы поймать косые лучи. Он вспомнил, как в последний раз глядел на озеро тем безнадёжным днём в октябре 1905 года, после прощания с Адой. Хохлатые чернети взлетали и падали на вздувавшуюся, всю в оспинах дождя воду, словно наслаждаясь сдвоенной влагой; вдоль береговой пешеходной дорожки завивалась на хребтах набегающих серых волн пена, и время от времени стихия вздымалась достаточно высоко, чтобы перепорхнуть парапет. Впрочем, сегодня, этим лучистым летним вечером, не было ни пенных валов, ни купающихся птиц, виднелось лишь несколько чаек, плескавших белыми крыльями над своими же чёрными отражениями. Дивное, широкое озеро лежало в мирной дремоте, чуть зыблемое зелёными волнами с голубой оторочкой, с гладкими светозарными разводьями между арабесками зыби; а в нижнем правом углу картины, — как если б художнику захотелось дать совсем особый пример освещения, — ослепительный след уходящего к западу солнца пульсировал в кроне берегового ломбардского тополя, казалось, струившегося и пылавшего одновременно» (Цит. по: В.Набоков, «Ада или Радости страсти», перевод Сергея Ильина, Санкт-Петербург, Симпозиум, 1999).

В Швейцарии появятся на свет «Ада», «Прозрачные вещи», «Смотри на арлекинов!», выйдут сборники рассказов, будет начат роман «Оригинал Лауры». Начат, но не окончен — очередное лето в Давосе, проведенное за ловлей бабочек, станет роковым.

1975-1977 год: Давос — Лозанна — Глион.

18 июня 1975 года Владимир и Вера отправились в Давос, предвкушая долгожданный отпуск. Писателю было 76 лет, но бабочки интересовали его точно так же, как и 70 лет тому назад — он охотился на них всё с той же, если не с большей страстью. Спустя месяц пребывания в Давосе Набоков случайно поскользнулся на крутом склоне 1900-метровой высоты и упал. Сачок («рампетка», как говорил писатель) скатился ещё ниже, зацепившись за еловую ветку. Брайан Бойд пишет: «Набоков потянулся за сачком, снова упал, ушибся ещё сильнее, чем в первый раз, — и понял, что не может подняться. Это рассмешило его — тоже мне Хью Персон. Он стал дожидаться, пока над ним проедет вагонетка канатной дороги, но туристы увидели, как он машет им и смеётся, и решили, что у него всё в порядке. Только на обратном пути вагоновожатый заметил, что загорелый старик в шортах лежит всё на том же месте, и послал ему на помощь двух мужчин с носилками. Набоков пролежал на склоне два с половиной часа». (Цит. по: Брайан Бойд, «Владимир Набоков. Американские годы. Санкт-Петербург, Симпозиум, 2010).

К счастью, обошлось без переломов, но самочувствие писателя после падения становилось всё хуже, и в конце июля Набоковы вернулись в Монтрё. К началу осени писатель решил пройти обследование в частной клинике «Моншуази» в Лозанне. Врачи обнаружили опухоль предстательной железы. 15 октября Набокова прооперировали, и спустя две недели он уже вернулся к работе над романом — кстати, название «Оригинал Лауры» (варианты перевода — «Подлинник Лауры», «Лаура и её оригинал») было придумано уже после операции, в феврале 1976 года. Набоков собирался закончить роман до конца лета, но этим планам не суждено сбыться. 17 июня, за несколько дней до запланированного летнего отъезда в Энгадин, писателя в тяжёлом состоянии привезли всё в ту же клинику «Моншуази». Диагноз поставить не могли, лишь позднее выяснилось, что причиной болезни стала инфекция, заработанная во время осенней операции… Вот так причудливо отыгралось то падение, как впрочем и детское предчувствие Лозанны, воплотившееся в больничной палате кантональной клиники спустя столько лет и свершений.

Владимир Набоков на балконе своего номера в отеле Montreux Palace Hotel, без даты (KEYSTONE/Horst Tappe). Keystone

«В беллетристике заурядной совпадение есть шулер и сводник, но оно — дивный художник, когда дело идет о рисунке событий, вспоминаемых незаурядным мемуаристом. Одни лишь ослы и гусыни думают, будто автор воспоминаний опускает какие-то куски своего прошлого потому, что они тусклы или никчемны» (В.Набоков «Смотри на арлекинов!», перевод Сергея Ильина. Санкт-Петербург, Азбука-классика, 2010). 9 июля Набокова перевели в кантональный госпиталь, и он, кажется, пошёл на поправку. Это было первое за долгое время лето «без бабочек», и сразу после выписки из больницы Набоковы отправились в клинику «Вальмон» в Глионе. В 1926 году в этом роскошном санатории с видом на Леман умирал Рильке.

Автор «Лолиты» проходит двухнедельный курс восстановления в Глионе, и возвращается домой, в «Монтрё-Палас», в сентябре 1976 года. Работа идёт тяжело, самочувствие скверное… Но так хочется окончить книгу — а ещё половить бабочек в Израиле следующей весной, и снова — хотя бы раз! — побывать в Америке… К весне 1977 году Набокову становится немного лучше. Он сильно похудел, и это отмечают все, кто видят писателя во время прогулок по Гран-Рю в Монтрё; обычно его сопровождает сын. 19 марта писателя госпитализируют с высокой температурой — адрес уже знакомый: кантональная клиника в Лозанне. Ещё одно возвращение в Монтрё станет последним — в начале лета Набокова вновь привезут в лозаннскую клинику, где он и скончается 2 июля.

1977 год: Веве — Кларан

7 июля в Веве тело Набокова кремировали, после чего прошла скромная панихида. Присутствовали лишь несколько родственников и друзей, в числе которых был знаменитый немецкий издатель Генрих-Мария Ледиг-Ровольт. Писатель часто навещал его в Лавиньи над Моржем. 8 июля прах Набокова был погребён на кладбище Шатлар в Кларане — место автор «Лолиты» присмотрел для себя загодя. Именно здесь была похоронена двоюродная бабушка Владимира Набокова, Прасковья-Александра Толстая. На могиле установлена простая мраморная плита со сдержанной надписью «Vladimir Nabokov Ecrivain. 1899-1977». Две девятки и две семёрки: прощальная рифма удивительной жизни Владимира Набокова, русско-американского писателя, который выбрал своим последним приютом Швейцарию — и остался здесь навсегда.

Литература

Тех, кто интересуется подробностями о пребывании В.В. Набокова в Швейцарии, автор отсылает к следующим работам:

А. Зверев. «Набоков». Москва, Молодая Гвардия, 2016.

Брайан Бойд. «Владимир Набоков. Русские годы. Американские годы». Санкт-Петербург, Симпозиум, 2010

М. Шишкин. «Русская Швейцария». Москва, АСТ, 2011.