Эстер Эпштайн, гранд-дама цюрихской арт-сцены

Эстер Эппштайн в художественной мастерской-ателье Марии Помиански (Maria Pomiansky), г. Цюрих, 2021 год. Esther Eppstein/message salon

Ее салоны были культовым этапом модернизации культурного пространства Цюриха на протяжении последних трех десятилетий. В 2021 году Эстер Эпштайн (Esther Eppstein), гранд-дама цюрихской сцены независимого искусства, наконец-то была признана швейцарским истеблишментом, получив «Премию Мерет Оппенхайм 2021» (Prix Meret Oppenheim 2021Внешняя ссылка). Нелогично? Так именно в этом-то все и дело!

Перевод с английского: Игорь Петров. 

В 1996 году она открыла свой первый message salon или «мессаж-салон» в квартале красных фонарей Цюриха, на улице, известной своими массажными салонами. Отсюда возникли идея и название ее арт-проекта. Несколько лет спустя, в 2006 году, она переехала на улицу Лангштрассе (Langstrasse) в помещение, ранее занимаемое бутиком Perla Mode, и сохранила это название для своего нового художественного салона. В 2013 году салон Perla Mode закрылся, но Эстер Эппштайн ни на минуту не прекращала своей творческую деятельность. 

С 2015 года она руководит арт-проектом Message Salon Embassy, предоставляющим возможность разного рода деятелям искусства пожить на его территории в статусе творческого гостя. Эстер Эпштайн вполне могла бы почить на лаврах и поплыть по течению, став солидным галеристом или арт-дилером и получив долю от тех миллионов долларов коммерческого оборота, сгенерированного на цюрихской арт-сцене начиная с арт-бума 1990-х годов и по настоящее время. Но она по-прежнему верна духу андеграунда. А пару недель назад она организовала аукцион, с тем чтобы помочь местным художникам, пострадавшим от пандемии. 

Начав продвигать то, что позже было названо «эстетикой отношений», Эстер Эпштайн во многом опередила свое время. Напомним, что «искусство взаимоотношений» или «эстетика взаимоотношений» – это определение, данное французским художественным критиком и куратором Николя Буррио (Nicolas Bourriaud) в книге «Эстетика взаимоотношений» (Relational Aesthetics). С его точки зрения, она определяется «набором художественных практик, отправной точкой которых является сфера человеческих взаимоотношений», включая такие понятия, как «социальные связи», «сообщества», «частные взаимоотношения» или «урбанизм».

Дело не только в том, что ей нужно быть на виду, это важно и для Цюриха: в городе и так слишком много галерей, но нет салонов. Eduardo Simantob

SWI swissinfo.ch: Как к вам пришла в голову эта идея, я имею в виду «эстетику отношений»? 

Эстер Эпштайн: Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны ознакомиться с культурным контекстом Цюриха 1980-х и 1990-х годов. 1980-е годы были отмечены уличными беспорядками, это было движение, в котором было выражено стремление молодежи получить свое культурное пространство. В то время я была подростком и наблюдала, как это движение, полное энергии и творческой потенцией, жестко подавлялось правоохранительными органами и политиками. К концу 1980-х годов Цюрих стал очень мрачным городом. Тут ничего не происходило, атмосфера была очень тяжелой.

SWI: А еще город тонул в наркомании, началась эпидемия СПИД. В то время Цюрих негативно «прославился» как город, в котором наркоманы свободно собирались под открытым небом буквально в его центре.

Э.Э.: Именно так. В начале 1990-х годов город пытался противостоять этому «наркотическому мороку» и просто пустел на глазах. Благополучные семьи переезжали, промышленные предприятия уходили в другие регионы, фабрики закрывались, но в то же время тут происходили и политические изменения, в частности правительство города полевело и оно захотело сделать город местом, в котором люди снова хотели бы просто по-человечески жить. Они знали, что именно культура способна быстрее всего помочь создать новую позитивную атмосферу, особенно в заброшенных или проблемных кварталах.

Университета искусств (Zürcher Hochschule der Künste ZHdKВнешняя ссылка, — прим. ред. рус.) тогда еще не существовало. Мое поколение общалось в сквотах, в каких-то нелегальных барах — такова была ситуация того времени. Мы стремились создать альтернативную культуру. Я хотела, будучи молодой матерью, вырваться из культурной изоляции, поэтому для начала я бросила школу. Но при этом я поняла, что для таких, как я, в обществе просто еще не существовало признанной модели социального бытования, поэтому я начала рассматривать в качестве опций разные сферы, и поняла, что пространства, структурированные креативной волей художников и вообще деятелей искусств – вот это как раз и было бы то, чем я хотела бы заниматься.

SWI: Прежде чем открыть свой первый салон Вы разработали какую-то концепцию, или это все произошло спонтанно?

Е.Е.: Я просто хотела создать свое собственное арт-пространство. Я практичный человек, я не сидела и не придумывала неделями или часами какие-то концепции. Я просто нашла помещение и начала делать выставки со своими друзьями, а те привели других друзей, и внезапно проект обрел собственную динамику. А поскольку в городе больше ничего по сути не происходило, но при этом уже настало время явных перемен, все то то, что мы тогда делали, вскоре стало очень популярным.

SWI: В то время в обществе наблюдался определенный голод в смысле искусства и культуры вообще. Никакого сравнения с сегодняшним Цюрихом. А как Вы ощущаете и оцениваете нынешнюю атмосферу в городе?

Э.Э.: Сегодня это совершенно другой город, это уже маленькая метрополия. В культурном плане сейчас здесь присутствует весь мир, есть много общественных пространств, где люди могут встречаться и общаться. Все эти вещи были просто невозможны в 1980-х и 1990-х годах. И в каком-то смысле Цюрих стал очень хорошей локацией, и я бы не хотела возвращаться в атмосферу 1990-х годов. Тем не менее, я бы все же хотела, чтобы что-то от тех лет все-таки сохранилось, потому что внезапно всё здесь, в Цюрихе, стало слишком «хайповым» и ажиотажным. С открытием арт-пространства LöwenbrauKunstВнешняя ссылка [новейший комплекс элитных художественных галерей современного искусства] некоторые молодые швейцарские художники быстро стали очень заметными и чрезвычайно известными.

SWI: Но ведь это как раз то самое, к чему Вы и стремились в то время, не так ли?

Э.Э.: Для меня главным понятием в 1990-х годах была «видимость», после мрачных времен застоя 1980-х годов, когда мы все прятались по подвалам, нам очень хотелось быть замеченными, потому что быть видимым — это еще и политическое заявление. Это вовсе не означает создания политического искусства с какими-то воинствующими дискурсами и уж тем более я не имею в виду политический активизм, но просто уже один тот факт, что мы вышли на свет, что мы начали жить в диалоге с просто проходящими мимо людьми — все это уже становилось актом общественно-политической трансформации. 

В зажатом обществе, в условиях репрессивного социума, первыми, кто исчезают, это художники, они просто перестают быть видимыми. Вот почему я считаю, что публичное искусство — это политический жест. При этом я сожалею, что все вокруг стало уж очень деловым, сфокусированным на отношениях конкуренции, на актуальных событиях, что возникла своего рода «экономика внимания». Чего мне сегодня не хватает из того, что было в 1990-е годы, так это солидарности, потому что арт-рынок и процессы финансирования основаны сегодня на отношениях соперничества вместо того, чтобы объединиться и создать какую-то универсальную ценность. Ведь Цюрих — один из главных городов в рамках арт-рынка…

В условиях репрессивного социума, первые, кто исчезают, это художники, они просто перестают быть видимыми. Вот почему я считаю, что публичное искусство — это политический жест.

SWI: Для рынка – наверное да, а как быть с теми, кто не торгует искусством, но создает его?

Э.Э.: Это уже другой вопрос. С одной стороны, Цюрих – прекрасный город, потому что тут элементарно есть деньги на культуру. Я не хочу жаловаться, потому что это в самом деле хорошее место, где я могу реально что-то сделать, но я думаю, что многое тут связано со всей этой происходящей сейчас институционализацией искусства, включая появление уже упомянутой мной «Высшей школы прикладного искусства» (ZHdK).

SWI: То есть вы говорите о том, что художник – это сейчас такая же профессия, как и любая другая?

Э.Э.: В целом да, но все это очень неоднозначно и амбивалентно, потому что, с другой стороны, мы все и боролись именно за это, за признание того, что то, что мы делаем, есть важная работа, которая создает для общества нечто важное. Но просто иметь диплом? Конечно, этого недостаточно, потому что в конечном итоге наши действия и определяют нас самих, и формируют реальный мир и рынок, так что тут не все так просто.

Я думаю, что это очень хорошо, что у нас есть образовательные структуры и возможность для любого человека пойти в художественную школу или в университет искусств, но что мне не нравится, так это господствующее сегодня дефиниция успеха. Что означает «успех»? Значит ли это, что успех, это иметь арт-галерею после получения диплома бакалавра? Значит ли это, что я успешна тогда, когда мое имя появилось в каком-то рейтинге?

Нет, для меня успех означает нечто другое. Я успешна, потому что смогла заниматься искусством, воспитывать детей и иметь семью. Я могу проводить время с художниками и деятелями искусства, могу делать то, что мне нравится, и… Carlo Pisani

SWI: … и вот теперь Вы стали лауреатом премии Prix Meret OppenheimВнешняя ссылка, самой престижной художественной премии Швейцарии!

Э.Э.: Ура!

SWI: Вы были удивлены? Шокированы? Обрадованы таким известием?

Э.Э.: Я не ожидала ничего такого, но удивлена? Нет. Конечно, я очень счастлива, но я также рассматриваю эту награду как мою обязанность, как долг, в том смысле, что теперь я могу быть примером для молодых художников, что я могу сказам им, эй, а ведь вы вполне можете прожить свою художественную жизнь по-другому! Потому что я сама никогда не руководила какой-то институцией, я всегда была в стороне от этой институционально организованной художественной жизни, но в то же время я всегда была ее составной частью.

SWI: У Вас никогда не было глобальных, международных амбиций?

Каждый предмет в доме Эстер Эпштайн имеет свою историю. Carlo Pisani

Э.Э.: Нет. Многие художники, которых я показывала в моем Message salon, начали потом делать карьеру, в том числе и потому, что я предоставила им сцену, которая помогла им быть на виду. А потом многие приходили ко мне и говорили, мол, слушай, Эстер, мы хотим, чтобы вы стали моим галеристом. А я им в ответ, что? Галеристом? Эээ, знаете, мне не очень нравится вся эта элитарная муть, рынок и все такое, я не ощущаю себя комфортно, прикасаясь ко всему этому.

Не то чтобы мне не нравились галереи, я думаю, что они тоже играют вполне важную роль в карьере художников, но меня просто это не интересовало по-настоящему. Я же всегда находилась на стыке андеграунда и видимого мейнстрима, и вот как раз это меня и интересует. Я также решила, что если какой-то художник чувствует, что он хочет отстыковаться от меня и сделать свой шаг дальше, я просто отпускаю его.

Мейл-арт (англ. mail art) — вид современного изобразительного искусства, применяющий почтовые марки и другие почтовые материалы как изобразительные средства. На стене: особая форма мейл-арта от швейцарско-словенского дуэта Veli & Amos. Carlo Pisani

Для меня нормально, если кто-то идет выставляться в галерею, и это ясно, потому что сама я не хочу делать ничего подобного. В какой-то момент я и решила, что я не хочу делать такую карьеру. Я хочу общаться с художниками. Я не хочу общаться с коллекционерами, хотя они и очень важны. Ничего не имею против коллекционеров, но меня интересует те места и контексты, где вещи еще не стали означаемыми, где нужно рисковать, где всё подвешено в воздухе. И именно поэтому иногда я и приглашала к себе художников, совершенно не понимая, что они вообще делают.