Женевский почтальон и его приключения
Жан-Жак Кисслинг, женевский почтальон, фотограф и путешественник, он носился на лошадях по степям Монголии, покорял гималайские семитысячники в снежную бурю, а с будущей женой познакомился в Санкт-Петербурге. Недавно он вышел на пенсию и написал книгу «Жизнь почтальона», в которой описал свой тридцатисемилетний опыт работы на швейцарской почте.
Книгу перевели на язык Брайля для слепых, готовится перевод на русский, а молодой бельгийский режиссер собирается снять по ней фильм. Когда ее издали, о Жан-Жаке много писали, он выступал по радио, зато дирекция Федеральной почтовой службы отказалась дать какие-либо комментарии. Зато его книгу тайно прочли все женевские почтальоны, ведь он для них – почти как революционер.
swissinfo.ch: Расскажите, пожалуйста, как Вы стали почтальоном?
Жан-Жак Кисслинг: В день моего 16-летия мать записала меня на экзамен в училище почтальонов в Лозанне, но меня не взяли. Мой отец тоже был почтальоном, и мать, рыдая в телефон, подключила его бывших коллег. Мне помогли – приняли в соответствующее учебное заведение в Женеве. И, кстати, я блестяще его закончил: один наш товарищ украл формуляры с экзаменационными заданиями, так что наш выпуск оказался лучшим за последние годы.
swissinfo.ch: А как из почтальона получился фотограф?
Жан-Жак Кисслинг: Для поступления в училище требовалась справка от врача. Я был в прекрасной форме, пышущий здоровьем и молодостью, но на осмотре у окулиста оказалось, что у меня сильная близорукость. Мать заказала очки и, примерив их, я не поверил своим глазам – в одно мгновение мир изменился. Раньше я видел все размытым, нерезким, а теперь цвета засияли так, будто небо упало на голову. Пораженный новыми образами, я дал себе слово с первой же зарплаты купить фотоаппарат и сдержал его. Это была старая модель, камера «Fujica» с тремя объективами.
swissinfo.ch: Какие сюжеты Вы в начале выбирали?
Жан-Жак Кисслинг: Я работал в деревнях виноградарей и часто фотографировал деревенские пейзажи, а потом печатал их и делал импровизированные выставки в зале нашего почтового отделения. Время от времени я выполнял работу типа курьерской, доставляя фотографии для прессы или авиабилеты в разные уголки Женевы. Кстати, забавно, что развозили их на мопедах, но тем, кто злоупотреблял спиртным, давали велосипеды. Благодаря этим поездкам я открывал для себя новые места и лучше узнавал город.
Сейчас у меня самый большой фотоархив пейзажных снимков старой Женевы. Панорамные фотографии у меня покупают банки, один такой висит в женевском казино, и даже есть кафе, полностью оформленное моими черно-белыми фотографиями Женевы прошлых лет. А когда мне дали повышение, и я стал маленьким начальником, то сразу сделал портреты-фотокопии всех сотрудников, на первом же появившемся в офисе сканере. Для этого всего лишь надо положить голову на стеклянную поверхность, закрыть глаза и начать кнопку «on». Результат превзошел все ожидания.
swissinfo.ch: Как оказалось возможным совмещать многомесячные вояжи по миру с постоянной работой на почте?
Жан-Жак Кисслинг: После окончания обучения дирекция предложила мне должность в отделе «без постоянного места», это означало, что, когда какой-то почтальон не мог выйти на службу, я должен был его замещать. Оплата за это полагалась выше, к тому же часы переработки щедро компенсировали. Идеальный вариант для тех, кто любит мотаться по миру!
swissinfo.ch: А как проснулась тяга к дальним странствиям?
Жан-Жак Кисслинг: Иногда я работал в сервисе «Женева-Транзит» – сюда поступают отправленные поездом или на корабле посылки со всего мира. Мы разгружали вагоны, из которых шли экзотические запахи. Нередко такие бандероли содержали сюрпризы: засохшие в путешествии животные, испорченные продукты и другие «послания издалека». Бывало, грузовик, помимо разной корреспонденции, привозил в наш офис открытки, отправленные со всех концов света, тогда я жадно разглядывал их, и меня тянуло увидеть эти чудесные страны вживую.
swissinfo.ch: Какое путешествие было самым опасным?
Жан-Жак Кисслинг: Это Тибет, куда я отправился туда в 1986 году. Тогда только открыли границы для путешественников, и я стал там одним из первых туристов – при выезде из страны на границе с Непалом я был отмечен как двадцатый иностранец, который ее пересек. Три недели я мотался в грузовиках с открытым кузовом автостопом – дождь, снег, ветер, холод, и все это на высоте шесть тысяч метров. Тибетцы покупали старые автомобили с изношенными амортизаторами, которые удавалось затормозить только при помощи ручника.
Дороги там узкие, двум машинам не разъехаться, старые, грунтовые, неровные, от дождей края осыпались в речку, бывали камнепады. Далеко не каждый грузовик, поднимающийся в Лхасу с товарами этим путем, добирался до цели, и я стал свидетелем нескольких аварий, одну машину утащил вниз обвал. Наш караван из шести грузовиков, наполненных всяческой контрабандой, спиртным и табаком, тащился со скоростью три километра в час.
Вдруг перед нами появился груженый бревнами грузовик, из него вышли двое китайцев и приказали нашему шоферу-тибетцу пропустить их, сдав назад. Все тибетцы вывалили из грузовиков и сделали вид, что не понимают по-китайски. Обстановка накалялась, китайцы уже вынули оружие, но все же решили уступить (дорожное правило в горах – уступают тому, кто едет наверх) и начали сдавать назад.
Я же все это время тихонько сидел в кузове под одеялом, потому что, хоть страну и открыли, но находиться на этой стратегически важной дороге иностранцем запрещалось. Прилететь в Лхасу самолетом можно было без проблем, а вот на автомобильном тракте я тоже считался контрабандой. Пока китайские грузовики в течение трех часов поднимались задним ходом наверх, мои попутчики-тибетцы спорили на деньги, свалятся китайцы со скалы или нет. Они не свалились: кто-то проиграл пари, а кто-то выиграл.
По Тибету я путешествовал с буддийским монахом-американцем. Он учился в Корее, привез оттуда портреты Далай Ламы и всем их раздавал, хотя такие изображения были запрещены. Однажды мы с этим товарищем пошли в горы по пути паломников: дорога тянулась от одного монастыря до другого, притом на высоте семь тысяч метров. Все говорили, что это легкий маршрут, с которым мы без проблем справимся, так что мы отправились одни, без проводника. Однако по пути началась снежная буря, в которой мы заблудились. Ветер, туман, снег бил в лицо, мы шли на ощупь, так я упал и сломал ребро.
И только к вечеру нам посчастливилось встретить группу из четырех тибетцев – богатые китайцы заплатили им за то, чтобы те прошли за них этот путь и улучшили их карму. У тибетцев был чайник, чай и спички, а у нас сахар и порошковое молоко – вот мы и подружились, обменявшись продуктами. У нас для ночлега были спальники, у них – вообще ничего, но они нас научили делать бортики и прятаться за ними от ветра. Если бы не эта встреча, не тибетцы и не их бортики, мы бы наверняка погибли. Мы все-таки добрались до нашей цели, но это оказался уже не монастырь, а его руины, его полностью разрушили китайцы. Я сделал фотографию как доказательство уничтожения культурных и религиозных традиций, и ее приобрел у меня Тибетский центр в Нью-Йорке.
swissinfo.ch: Как Вы оказались на даче Боба Марли на Ямайке?
Жан-Жак Кисслинг: Мы поселились в деревне Сюрвивал (выбрал я ее потому, что так назывался последний диск Боба Марли) в единственной гостинице, которая по совместительству оказалась борделем. О нашем приезде знали все вокруг, и чернокожие прозвали нас Мистер и Миссис Вайт. Как-то мы прогуливались, и к нам подошел парень и спросил, знаем ли мы Боба Марли. Я ответил утвердительно, и тогда он попросил напеть что-нибудь. Я удачно сдал экзамен, поэтому он позвал нас за собой. Так мы пролезли через дырку в заборе и оказались на частной территории, в необыкновенном саду с разбросанными камнями и пышной растительностью.
В конце этого полуострова стоял великолепный домик из бамбука, с крышей из пальмовых веток – дача Боба Марли. Он, кстати, был растоманом, это эфиопская ветвь христианства, прижившаяся на Ямайке, а перед смертью он даже крестился в православие. После его смерти владельцем этого домика стала его фирма звукозаписи, но из туристов мало кто знал про нее и редко кто заходил. За пять долларов в день, символический вклад, который шел на поддержание хозяйства, мы жили на даче Марли, но меня попросили никому не говорить, где она.
swissinfo.ch: Какая история связывает тебя с Санкт-Петербургом?
Жан-Жак Кисслинг: Я решил, что ноги моей не будет в этом городе, пока он называется Ленинград. Я был с другом в Варшаве, когда увидел в киоске журнал «Нэшнл Джеографик», посвященный переименованию города. Я сразу же купил на черном рынке фальшивое приглашение, получил визу на десять дней и отправился в Питер. А через десять дней вернулся в Варшаву и снова купил приглашение, но теперь уже на более долгий срок. Одна из моих самых востребованных коллекций – чёрно-белые фотографии Санкт-Петербурга, раскрашенные акварелью.
Был девяносто второй год. Люди были невероятно открыты и любопытны, как дети. Меня поразило ощущение свободы – можно было говорить и делать все, что угодно, я тормозил автомобили частников, а останавливалась «Скорая». С моей будущей женой, художницей Леной, меня познакомили в Петербурге ребята с Пушкинской 10. У лениной подружки Тани была машинка-«инвалидка», двухместная, маленькая, как консервная баночка. Однажды Таня припарковала ее на Пушкинской, а когда вернулась, нашла арт-объект – вся машина была разрисована.
И вот мы поехали кататься на ней по Питеру, девушки сидели в машине, а я с другом на крыше. И тут нас, естественно, остановили гаишники. Лена рассказала историю про туристов из Швейцарии, которым она проводит прямо сейчас экскурсию по культурной столице России. Гаишники спрашивают: «А у вас в Швейцарии тоже на крыше ездят?». И я так убедительно «да-да» говорю, головой киваю. Мы все посмеялись, и нас отпустили, не взяв никакого штрафа.
На следующий год я уже отправился из Санкт-Петербурга в Москву, а оттуда по Транссибирской магистрали на «Улан-Батор Экспрессе». В соседнем купе ехал монгол, который пил, не просыхая, он жутко дебоширил и бегал по поезду с вилкой, всем угрожал. Весь вагон пришел просить меня, чтобы я дал ему по морде. Во-первых, я большой, а остальные пассажиры были в основном низкорослыми монголами. Во-вторых – иностранец, поэтому они думали, что мне это обойдется безнаказанно.
Я сбил хулигана одним ударом, сломав нос и палец. И тут же появилась милиция, казалось, они только и ждали момента, когда монгола можно будет ссадить с поезда и конфисковать у него два цветных телевизора, которые тот вез в Улан-Батор.
В Улан-Баторе на вокзале я ждал моего швейцарского друга Патрика, но тот приехать не смог. Меня никто не встретил, поэтому я сам отправился на поиски его дома. На руке я тогда носил тибетский перстень в виде седла, а в нем бирюзовый камень. Патрик носил похожую сережку, так что я подходил к людям и спрашивал, знают ли они человека, у которого серьга, как у меня перстень. Найти одного из немногих европейцев там оказалось несложно.
Затем я доехал до Пекина на поезде, а оттуда неделю плыл по реке Янцзы до Шанхая, где и закончился этот вояж: деньги были на пределе, и пора было спешить в Женеву, на почту.
swissinfo.ch: Что Вас ждало после Транссибирской магистрали?
Жан-Жак Кисслинг: Мне тогда поручили доставку почты по самому красивому маршруту в Центральной Европе. Водохранилище Вербуа, склоны которого заросли старыми деревьями, в них поселились семейства серых цапель… Деревни, где годами ничего не меняется… Замок Шато де Буа – в его окрестностях я всегда находил потрясающие белые грибы. Несколько ферм, где меня поджидали свежие яйца, салат и сезонные овощи, а за ними – низенький, старенький многоквартирный дом.
В нем жили пенсионеры-португальцы, работавшие на виноградниках, и несколько многодетных семей. Я привозил им пенсии и пособия, многие из этих людей были одиноки. Я рассказывал им, что происходит в деревне и оказывал небольшие услуги – помогал заполнить бланк на денежный перевод, заменял лампочку, выносил цветочный горшок на балкон. В благодарность мне наливали кофе с граппой, бокал белого или рюмочку вишневого ликера.
Но с появлением спутникового мониторинга GPS, следящего за почтальоном на маршруте, этой эпохе наступил конец. Наступило время контроля и четкого планирования: 2,5 секунды на обыкновенное письмо, 1,5 минуты на заказное, 45 секунд на посылку. Чтобы не попасть в черные списки из-за чашечки кофе, выпитой у клиента, на сканере следует нажимать кнопку «остановка на маршруте».
Теперь почтальон больше не приносит радость: он в основном развозит уведомления из банка и рекламу, в то время как личная и любовная переписка и поздравления перекочевали в гаджеты и электронную почту. Так что я могу сказать, что почтальон – умирающая профессия. После тридцати семи лет службы меня и многих моих коллег уволили.
swissinfo.ch: Чем Вы заняты сегодня?
Жан-Жак Кисслинг: Работаю фоторепортером и внештатным журналистом, а также организовываю фотовыставки. Кроме того, сделал коллекцию фигур умирающих профессий – почтальонов, банкиров. Пишу вторую книгу, на этот раз о моих путешествиях.
swissinfo.ch: Вы побывали везде. А где бы Вам хотелось жить? Где идеальное для Вас место?
Жан-Жак Кисслинг: Женева – прекрасный город, который я всегда любил и куда всегда возвращался. А сейчас для работы над новой книгой я еще и получил стипендию от женевского Департамента культуры.
Все фотографии из архива Жана-Жака Кисслинга, больше можно посмотреть на егосайтеВнешняя ссылка.
В соответствии со стандартами JTI
Показать больше: Сертификат по нормам JTI для портала SWI swissinfo.ch
Обзор текущих дебатов с нашими журналистами можно найти здесь. Пожалуйста, присоединяйтесь к нам!
Если вы хотите начать разговор на тему, поднятую в этой статье, или хотите сообщить о фактических ошибках, напишите нам по адресу russian@swissinfo.ch.