Екатерина Гликман: «Надеюсь, что никогда не разочаруюсь в человечестве»

Екатерина Гликман: «Меня восхищает желание швейцарцев быть информированными». ZVG

Портал swissinfo говорил с Екатериной Гликман о рынке СМИ в Швейцарии, о погибших российских коллегах-журналистах, о том, какими она видит сейчас россиян и швейцарцев, о летающих рыбах в Таиланде, о демократии в России и Украине и о многом другом.

Три года назад журналистка «Новой газеты» Екатерина Гликман, выйдя замуж за швейцарца, переехала из Москвы в город Шаффхаузен. Недавно она стала лауреатом престижной швейцарской журналистской премии Pro LitterisВнешняя ссылка. Родилась на Урале в 1980 году, закончила факультет журналистики МГУ. С 2002 года работала в «Новой газете» в отделе расследований. Редактор этого отдела Юрий Щекочихин был убит в 2003 году. Была заместителем главного редактора, спецкором. 

С 2019 года живет в Швейцарии. С апреля 2022 года — заместитель главного редактора «Новой газеты. Европа». Поговорили с ней о рынке СМИ в Швейцарии, о погибших российских коллегах-журналистах, о том, какими она видит сейчас россиян и швейцарцев, о летающих рыбах в Таиланде, о демократии в России и Украине и о многом другом.

SWI: Как ты видишь рынок СМИ в Швейцарии? 

Екатерина Гликман: Швейцарцы читают бумажные газеты — первое, что бросилось в глаза, когда я только переехала сюда! Эти люди повсюду — в кафе, в поездах, на скамейках. И я говорю о серьезной прессе. Schaffhauser Nachrichten, например, даже вывешивает свои газетные полосы на улице, под стеклом, и почти всегда я вижу, как кто-то читает их. И я тоже иногда останавливаюсь и просматриваю заголовки. К сожалению, мой немецкий еще не настолько хорош, чтобы много читать, но меня восхищает желание швейцарцев быть информированными.

Однажды на интервью для нашей местной газеты ко мне пришла журналистка Нора. Спрашивала, как мне работается отсюда. Я рассказывала, как ежедневно хожу на онлайн-планерки, мы обсуждаем номер, и иногда я даже вижу лица — интернет не у всех тянет. Но мне безумно не хватает физических встреч. У нас такая классная редакция «Новой газеты» в Москве, такая семейная обстановка, а кроме того, когда встречаешься с коллегами, возникают озарения. И я Норе немного пожаловалась, а она говорит: не проблема, приходи к нам в редакцию работать хоть каждый день, бесплатно. И это так трогательно! 

Ты могла себе представить, что получишь швейцарскую журналистскую премию?

С начала войны у меня было ощущение, что мы как журналисты все провалились. Ты понимаешь: то, что ты делаешь — правильно, но мир все равно катится в пропасть, и его нельзя остановить. Тем более, когда ты русский, ты несешь в себе чувство вины и сейчас не ждешь ничего хорошего, что бы ты ни делал. Очень подавленное состояние в такой момент. А тут мне звонят — премия, жюри, единогласно. Я была в одном хорошем доме, окруженная беженцами, рядом ребенок орет. Я даже не разобрала сначала, о чем речь. А когда поняла, что действительно награждают меня как журналиста, я села на ковер и от неожиданности заплакала. Это очень мощная моральная поддержка. Типа — держись, ты все делаешь правильно. И большие деньги.

За двадцать с лишним лет работы в «Новой» я накопила невероятное количество боли. Мы все время писали об обездоленных, обиженных, униженных и оскорбленных — тех, кого весь мир отверг. О маленьком человеке — государство переехало его на танке, и он никому не нужен. У нас была журналистика вперемешку с правозащитой и психотерапией. Помню, для материала мне нужно было послушать час, а мой герой говорит пять. Очень часто журналист оказывался единственным, кто этого человека мог выслушать и заступиться — все суды, все инстанции от него отмахнулись. Мне было лет двадцать пять, когда шеф-редактор передал мне все тексты Политковской (и я стала ее тайным редактором), а также все тексты о пытках.

Пытки где и кого?

В Чечне. Там не осталось практически ни одной семьи, где не было бы похищения и пыток. А почему сейчас там типа спокойно? Потому что Кадыров всех держит в адском страхе. Это такая запытанная часть России, и как еще нам это аукнется?! Вместе с «Мемориалом» мы очень активно занялись фиксированием — хроника пыток, описание, которое мы, к сожалению, печатали во всех подробностях. Когда предаешь случай гласности, есть надежда, что, если похищенный жив, его не убьют, но заниматься этим очень тяжело. Но самая главная моя боль — убитые коллеги. На вручении Нобелевской премии в Осло главный редактор «Новой» Муратов назвал всех шесть поименно и даже сократил речь, чтобы осталось время почтить их минутой молчания.

Мой первый начальник Юрий Щекочихин, когда я занималась расследованиями коррупции, все время зарубал мои темы — беспокоился о моей безопасности, а я на него злилась. Когда его отравили, он за неделю постарел на десятки лет. Это страшно — еще на днях шел по коридору тебе навстречу, улыбался и держал руки наготове, чтобы обнять, а теперь — неузнаваемый старик в гробу. Я как заморозилась — долго не могла об этом не то что говорить — даже думать. Кстати, от злости я немедленно взялась за все расследования, которые он мне зарубил. Стала звонить по контактам тех, кто был готов поделиться информацией, но ни один не ответил — видимо, от страха они скинули номера. 

Краткая история свободных средств массовой информации в России

Перестройка и гласность начались (1985 год) в тогдашнем СССР именно в средствах массовой информации. Новые газеты, публикации на ранее запретные темы, новые форматы на телевидении и радио были первым и самым явным признаком политических изменений. Люди выстраивались в очереди у газетных киосков, чтобы купить свежие номера газет с «горячими публикациями».

После распада СССР (1991 год) и гибели советской экономической системы СМИ стали товаром, активом на рынке. На телевизионной рекламе можно было очень быстро заработать очень много денег. Также стало ясно, что СМИ можно эффективно использовать для решения политических проблем. Яркий пример такого злоупотребления – переизбрание Бориса Ельцина на должность президента (1996 год).

В то время в России речь о разработке общих стандартов журналистики, таких, как в Швейцарии даже не шла. Журналистика была исключительно политическим делом, медиасфера делилась тогда на сторонников и противников «демократии» (что в то время в России понимали под словом «демократия» — это совсем другой вопрос). Быстро появились умные и талантливые журналисты (Владислав Листьев) и замечательные по качеству электронные СМИ, такие как телеканал НТВ. Не обошлось и без трагедий: убийство Листьева (1995) многие связывали именно с огромными суммами денег, которые вращались тогда в бизнесе в области телерекламы.

Взрыв в редакции газеты «Московский комсомолец» (1994) и гибель Дмитрия Холодова были напрямую связаны с коррупцией в армии. Убийство Анны Политковской (2006) стало следствием ее разоблачений зверств, совершенных российской армией в Чечне. Так или иначе, но СМИ тогда все-таки пытались взять на себя роль «четвертой власти». С «избранием» президентом Владимира Путина (2000) начался новый этап в истории СМИ в России. Теперь уже ясно, что тогда в стране было принято решение о том, что никакой четвертой, третьей или первой власти в стране быть не должно, а должна быть только власть президента.

Неслучайно, что новый президент начал свой первый срок с атаки на свободные СМИ. Его первой жертвой стал телеканал НТВ. Многие свободные региональные СМИ были закрыты или перешли из рук в руки. Портал Lenta.ru был одним из таких СМИ. Редакция не согласилась с таким положением дел и покинула его в полном составе, основав в 2014 году в Риге сайт Meduza, который публикует статьи на русском и английском языках. Атака на СМИ была официально представлена под лозунгом борьбы с олигархами, которые якобы приватизировали массмедиа для своих частных целей, мол, наша цель – вернуть СМИ на службу общественному благу. На самом же деле цель была иная – сосредоточить все медиаресурсы в руках одного человека.

Начиная с 2010 года в российское медиапространство пришли социальные медиа (Facebook, YouTube). На какое-то время они компенсировали негативные тенденции в секторе традиционных СМИ (печатные газеты и линейное телевидение). Еще существовали свободные, неподцензурные СМИ, такие как телеканал «Дождь», как «Новая газета» или радиостанция «Эхо Москвы». После начала войны России против Украины в конце февраля 2022 года все эти медиаресурсы, однако, были разом уничтожены, а западные социальные сети – запрещены. Началась массовая эмиграция журналистов из России. Остаются еще такие издания, как Moscow Times, но в России конкретно эта газета существенной роли не играет. Эпоха свободных СМИ в России закончилась.

Когда убили Политковскую, со всего мира слали соболезнования, а из России — ну и хорошо, не нужна нам ваша чернуха, не мешайте смотреть сериалы. Она ездила на войну, ее брали в плен, по дороге в Беслан травили ядом, а люди травят ее словом. Чего мы только не наслушались после ее убийства, и такое неприятное народное лицо открылось мне тогда. Или майор Измайлов: он рисковал жизнью и вытаскивал русских из чеченского плена, а за это его не то что не благодарят, а еще и знатно пинают. Государство плюнуло на этих несчастных, он освобождал их, и эти мальчишки, приезжая в Москву, первым делом попадали в редакцию. Я хорошо помню их замученные лица со впалыми щеками. У нас не принято делиться переживаниями или эмоциями, я не умела отстраняться, все держала в себе. И в какой-то момент перегорела.

И как же ты вылечилась?

Уехала в Таиланд и осталась там на два с половиной года. Выучила несколько новых языков и новых профессий. Интуитивно я нашла для себя лучшее лечение. Утром подрабатывала матросом на кораблике, который возил дайверов. Пока кораблик шел, я лежала на носу, ни о чем не думала и только смотрела, как волна идет тебе навстречу, и ждала летучих рыб, иногда выскакивающих из-под носа. Дождаться и увидеть их — это были самые счастливые моменты моей жизни. А ночью я писала сценарии на крылечке моего домика в джунглях и на рассвете наблюдала невероятных, диковинных птиц, которых днем невозможно встретить. В Таиланде я купила энтомологический сачок и стала изучать жуков. Мой отец — биолог, ученый, и он всю жизнь хотел, чтобы я пошла по его стопам.

Раньше я была молодая, требовательная к людям, и поэтому возникло разочарование. Я пережила это и изменилась. В принципе, будучи человеком, ты уже виновен, потому что мы творим кошмар, но в то же время проявляем себя так красиво, что зло уравновешивается добром. И я понимаю, что я тоже часть и того, и другого. Я ловец. В памяти и в душе я накапливала истории, которые наполняют меня радостью, и держалась за них. И дело не в количестве — один человек из подвижнической коллекции может перевесить целый город.

Про кого эти истории?

В России много неравнодушных и порядочных людей. Раньше я была полевым журналистом — все время проводила в командировках и специализировалась по отдаленным точкам. Пять раз была на Камчатке, проехала весь БАМ, выходя практически на каждой станции. И в непроглядных дырах, где очень тяжелая жизнь, где почти ад, я встречала замечательных людей, настоящих подвижников. Но они окружают меня и по сей день.

Мои подруги. Одна почти ежедневно ходит встречать беженцев на Цюрихский вокзал, другая раздает им еду на социальной кухне. Или Мартин — добродушный швейцарец с соседней улицы. Я ничего не знала про него, кроме имени. Однажды шла с двумя украинскими беженками, матерью и дочерью, с которыми подружилась, и навстречу — Мартин. А они говорят — мы уже несколько месяцев живем у него в квартире.

В конце марта 2022 года «Новая Газета» была вынуждена приостановить работу, а в начале апреля открылась «Новая газета. Европа». Расскажи про этот проект!

Пятьдесят журналистов этой газеты приехали в Европу на птичьих правах — попасть сюда сейчас очень сложно. Ни у кого ни жилья, ни денег — по сравнению с ними я нахожусь в очень привилегированном положении. Помню, как переписывалась с авторами (как редактор), а мне отвечают: да-да, часа через полтора доделаю, только границу перейду. И у меня шок — я поняла, что мои коллеги кардинально меняют свою жизнь. Они оставили родителей, друзей, прошлое и, может, никогда больше не вернутся. Потому что для журналистов «Новой» это слишком опасно, если все будет продолжаться в том же духе. А они в аэропорту, на вокзале, в маршрутке, переходят пешком границу и продолжают трудиться — писать на своем ноутике.

Я выступала перед швейцарцами, рассказывала о наших трудностях, они спрашивали, чем могут помочь, но помочь было невозможно — нас не зарегистрировали, и у нас не было счета. Наш главред Кирилл Мартынов пришел в европейский банк, там увидели российский паспорт и отказались открывать счет. В итоге сделали, но потребовалось два месяца. Мой муж Даниэль наблюдал за нашими несчастными потугами, не выдержал и решил открыть ассоциацию «Друзья Новой газеты. ЕвропаВнешняя ссылка». Он главный редактор двух журналов, очень много работает, и он ночами создавал для нас фандрайзинг. 

«Это самая свободная страна из тех, что я видела». ZVG

Недавно Дмитрий Муратов получил Нобелевскую премию мира. 

Масштаб личности Муратова на днях увидел весь мир. В пользу украинских детей-беженцев он продал на аукционе самое дорогое, что у него было, — нобелевскую медаль. Но есть вещи, которые он не афиширует и про которые никто не знает. Он не просто общается со всеми родственниками шестерых убитых коллег, он взял их к себе в семью. Он знает про них все, как про свою маму, он навещает их, помогает. Попробуй общаться с пожилыми родителями, у которых убили ребенка, а ты его начальник — то есть отвечал за него и не уберег. Муратов не просто пережил трагедию, он взвалил ее на себя и несет. Мама Политковской умерла недавно, и он до последних дней с ней дружил и ее поддерживал. Вот про этих людей — от соседа Мартина и моего мужа Даниэля до коллег из «Новой» – я рассказала в моей речи на получении премии. Нельзя же все время говорить о войне. Я надеюсь, что уже никогда не разочаруюсь в человечестве, что бы оно ни творило. 

Дмитрий Муратов получил Нобеля за защиту свободы слова. А как, на твой взгляд, с этим обстоят дела в Швейцарии?

Это самая свободная страна из тех, что я видела. Одновременно с этим швейцарское общество кажется мне гиперчувствительным, по крайней мере его часть. Люди протестуют на площадях против притеснения их свобод, на плакатах слова «пропаганда» и «авторитаризм». Меня это шокирует. Я из страны, где сейчас, возможно, процветает самая мощная в мире пропаганда. Такая изощренная, что посади прекрасных швейцарцев в экспериментальный бокс с нашим телевизором —  и они станут поддерживать войну и видеть в украинцах нацистов.

Что будет с демократией в Украине и в России?

В Украине она уже есть. В России она обязательно будет.