Швейцарский дневник эпохи коронавируса

Пустой центр Цюриха во время карантина в апреле 2020 года. Alina Toukallo

Коронавирусный карантин глазами человека, пережившего его в Швейцарии в 2020 году на собственном опыте.

Пока мы получали от жизни всяческие удовольствия, добросовестно трудились и воспитывали детей, вирус просачивался в Швейцарию из Ломбардии, с которой мы граничим на юге. Четверть рабочей силы в Тичино, кантоне, где в феврале распускаются магнолии, — итальянцы, живущие в приграничных районах. Их шестьдесят восемь тысяч. Примерно столько же китайцев строчит одежду и обувь на фабриках Италии, особенно в Ломбардии. Это и предрешило судьбу «сапога», а отчасти и нашу.

13 марта

Классическая пятница, тринадцатое. Впрочем, нас предупреждали. Вещали об ужасах в Италии. Две недели назад отменили детский концерт в цюрихской филармонии, и я с самой младшей дочерью Лилечкой постояла у закрытых дверей. На следующий день мы с моим мужем Ули должны были идти на собрание для родителей будущих первоклашек, но получили письмо, что мероприятие перенесли на неопределенный срок. Как же мы были счастливы, что освободился целый вечер и мы сможем побыть дома. Потом фрау Майер, Лилина воспитательница, перестала подавать детям руку, и в нашей лексике появилось омерзительное словосочетание «социальное дистанцирование». Потом мы надели перчатки, а позавчера ВОЗ в Женеве пожаловал коронавирусу титул пандемии.

Сегодня мы с Ули и одним банкиром, который скупает предприятия на грани банкротства, чтобы вкладываться в них и развивать, обедали в Старом городе в тайском ресторанчике, подозрительно пустом для этого часа. Конечно, говорили о коллапсе на бирже, а когда подали кофе, они стали гадать, пора ли скупать акции для клиентов или надо ждать, пока индексы падут еще ниже. Биржа непредсказуема, но можно сделать большие деньги, если поймать момент. Или потерять еще больше денег.

А в это время проходило экстренное заседание правительства, и вскоре нам сообщили, что с понедельника детские сады, школы, ВУЗы выходят на карантин. И как они себе это представляют — по четырнадцать часов в день развлекать шестилетнего ребенка?! А у кого-то их трое или четверо. И куда податься? Ведь закрыт зоопарк, бассейны, кружки, театры, музеи. Может, прихватить Лилюшу и отправиться на месяц в рай? Как чудесно мы провели с ней весну в Гоа три года назад: она весь день бегала в белой ночной рубашке, а к вечеру наряжалась в храм, и мы сидели на подушках, тянули «Ом» и вдыхали благовония. А если закроют границы и я не смогу вернуться домой? Сплошные вопросительные знаки.

14 марта

Утром звонок: «Алина, я собирался к вам прийти, но, наверное, должен предупредить. Я переболел, и это не страшно. У врача не был, но все симптомы — оно. Легкое недомогание, температура немного поднялась на несколько дней, но теперь я — как огурчик». Перенесли на следующую неделю. Я бы тоже хотела знать, что все позади, и меня уже не возьмет зараза. Помню, как приводили соседских детей, абсолютно здоровых, к нашим, покрытым ветряной сыпью, и как я удивилась, услышав про «ветряночные вечеринки», которые устраиваются, чтобы заразиться от больного. У детей ветрянка проходит легко, а у взрослых — по-разному, и очень разумно избавиться от нее в нежном возрасте. Только приобретаемого от коронавируса иммунитета, похоже, на всю жизнь не хватит — через какое-то время можно заболеть повторно.

Я пригласила Лилину подружку Нору к нам, но ее мама (работает в соседней больнице в лаборатории, препарирует мышек) сказала, что они в строгой самоизоляции. И сообщила, что плановые операции отменены по всей Швейцарии — готовят койки и медоборудование для инфицированных.

15 марта

Я знаю — если бы мой мальчик был рядом, я не металась бы из комнаты в комнаты, с этажа на этаж. Наверное, пора его эвакуировать из Англии, но Соединенное Королевство не поддается на вирусную провокацию. Борис Джонсон вместо того, чтобы посадить нацию на карантин, выступил с трогательным обращением — укрепляйте иммунитет и готовьтесь к тому, что многие потеряют родных до срока. Его речь сравнивают с речью Черчилля о «поте, крови и слезах» в сороковом году. Не хочется дергать Оливера, пока идут занятия, но вдруг он не сможет приехать на каникулы?

Теперь он звонит каждый день: рассказывает сам и интересуется, как выглядит родной город на карантине. В школе в его кампусе остались только японцы и немцы, остальные разъехались по домам. Но он не жалуется и не просит, чтобы его забрали. Даже не заикается об этом. Несмотря на то, что кто-то из ребят сообщил ему сегодня, что скоро закроют цюрихский аэропорт. Я набрала аэропорт — нет, пока закрываться не собираются.

Давно договаривалась съездить в гости к друзьям. Они сообщили, что из солидарности с правительством никого не принимают. Солидарность теперь на слуху, и каждый понимает ее по-своему.

16 марта

В прессе, мыслях, разговорах, в воздухе — одно. Тревожно за ребенка. Пишу мистеру Самсону, директору школы, — спрашиваю совета. Он отвечает, что британские школы работают в обычном режиме и если наш ребенок уедет и границы перекроют, то он не сможет вовремя вернуться в школу на следующий триместр. И это может плохо сказаться на результатах годовых экзаменов. Завершает фразой: «Не могу вам посоветовать забрать Оливера, но также не могу советовать оставить его тут».

В общем, казнить нельзя помиловать. Директор просит как можно скорее сообщить о нашем решении. Ули считает, что ребенку пойдут на пользу занятия в маленьких классах — так он сможет подтянуть язык и предметы, в которых отстает. Все верно, он ведь начал учебу с января, в середине учебного года. Я соглашаюсь. По телефону мы обстоятельно, раскладывая все аргументы по полочкам, разъясняем ребенку, почему он должен остаться в Англии. Да он и не возражает.

17 марта

А ночью мне снится мой мальчик — улыбающийся, крепкий, упитанный малыш, точь-в-точь такой, каким он был четырнадцать лет назад. Я поддерживаю его, потому что сам стоять он еще не умеет, и он с полным доверием отдается мне. Когда утром рассказываю Ули сон, чувствую слезы на глазах. Откуда они? Ведь я же знаю, что занятия в маленьких классах — как раз то, что нужно сыну Оливеру.

Моя полиция меня бережет во время карантина, г. Цюрих, Швейцария. Alina Toukallo

В Швейцарии объявляют чрезвычайную ситуацию. Боюсь ли я вируса? Нет, совсем нет. Но мне страшно. Немецкие слова, чуждые нашему идиллическому укладу жизни, инфицируют мою лексику. Когда последний раз могло здесь вводиться ЧП в значении «ситуация»? Наверное, во время войны, в которой Швейцария даже не участвовала. Закрывают магазины промтоваров, рестораны, кафе, парикмахерские, спортзалы, и подключается армия — для поддержки медперсонала в госпиталях и для контроля границ. По проселочным дорогам, где нет пограничных пунктов, итальянцы возят к нам своих инфицированных, и швейцарские врачи обязаны оказать им помощь.

Днем пишу мистеру Самсону письмо — сын Оливер остается в Англии. А что делать ему в стране, назначившей себе локдаун? Пусть еще поживет нормальной жизнью.

Вечером получаю рассылку от школы — Министерство здравоохранения Англии поменяло руководство по карантину. Если в интернате обнаружится случай заражения, всех учащихся придется изолировать в кампусе на две недели. Школа сообщает, что случаев на их территории не было, но, поскольку до каникул остается одиннадцать дней, мистер Самсон рекомендует забрать детей домой.

Надо торопиться, пора действовать. В любой момент кто-нибудь из ребят может затемпературить, и тест покажет положительный результат, который окажется отрицательным для всех остальных. Смотрю билет в Цюрих из Лондон Сити: аэропорт компактный, в самом центре Лондона, и значительно ближе к Гастингсу, где учится Оливер, чем Хитроу. Да, есть на завтра, «Свиссом», недешевый, но это уже неважно. Ввожу имя, фамилию, номер карты, и вдруг авиарейс исчезает с экрана прямо у меня на глазах, и не потому, что мой компьютер сходит с ума. Нет, мы оба — и я, и мой ноутбук — пока здоровы, просто в течение нескольких минут отменяют полет, который, подозреваю, выполнялся годами. Во всяком случае, швейцарское расписание именно так и составляется — на годы и десятилетия.

Вирус научил нас жить сегодняшним днем, не заглядывая в завтра, но, оказывается, мы не можем рассчитывать даже на сейчас

Вирус научил нас жить сегодняшним днем, не заглядывая в завтра, но, оказывается, мы не можем рассчитывать даже на сейчас, на момент, в котором находимся, на пресловутую силу настоящего, по Экхарту Толле или без него…

Нашла билет из Хитроу в Женеву. Ничего, что не домой, пусть хотя бы ребенок будет в Швейцарии. Вот если бы отменить тот сверхзвуковой самолет, который несет нас из культуры порядка в хаос неопределенности. Говорят, мир уже никогда не станет таким, каким был раньше. Неужели поменяют расписание рейсов из Лондона в Цюрих?! Туман, сплошной туман и нелетная погода.

18 марта

Оливер уже в Женеве. Конечно, мы беспокоимся, что он подцепил заразу в Хитроу или в лондонском метро. В «трубе», говорит, все носят маски и перчатки, а в аэропорту много людей, с ног до головы запакованных в пластик, только щели для глаз оставлены. О времена, о нравы! В Женеве на троллейбусной остановке его встретила Лена (спасибо, дорогая подруга, что приютила на ночь мальчика) и первым делом протянула ему пузырек с дезинфекцией. После очистительной процедуры они поздоровались локтями и отправились к ней на авеню Соре. На террасе принялись стучать по кастрюлям — это такой флешмоб в солидарность с медработниками.

19 марта

По всему городу развешены плакаты: «Оставайтесь дома. Пожалуйста. Исключение: дорога на работу, врач, аптека или покупка продуктов».

День был удивительно теплый, и Оливер фланировал по женевскому променаду (куда, по его словам, вывалил весь город), а потом сел на поезд, причем попросил не встречать его на вокзале в Цюрихе. Положила ему ключ в резиновый сапог перед входной дверью: мы выгуливали нашу бабушку Урсулу в лесу в Центральной Швейцарии, недалеко от ее дома, и у руин старинной смотровой башни остановились на пикник. Лиля, держа бабушку за руку, водила ее по переходам средневекового сооружения с могучими каменными стенами. Каждый раз, когда они встречаются, я занудно напоминанию про дистанцию в два метра («это четыре твоих шага», — говорю я Лиле). Повторяю по нескольку раз, а потом капитулирую.

Alina Toukallo

Машину мы припарковали в деревушке и, пока шли мимо частных домов с палисадниками, встречали много детей — они шумели, веселились, прыгали на батутах и качались на качелях в своих почти игрушечных цветущих садиках. «У вас в Цюрихе тоже закрыли школы?», — спросила Урсула. Да, у нас тоже. Наверное, нам нельзя больше приезжать к бабушке, с Лилей точно нельзя. Оказывается, дети (а у них обычно не проявляются симптомы болезни) — самые злостные переносчики вируса.

А ведь локдаун объявлен, чтобы защитить слабых — хронически больных или ослабленных, а также старичков, а мы подставляем дорогого и любимого человека. Хотя, должна признаться, она все чаще и чаще напоминает мне ангела. Теряет связь с землей и каким-то легким, неуловимым движением уже ступила за границу миров. За жизнь она не цепляется и уже давно говорит, что готова уйти (я бы сказала — «взлететь»). Она легкая, как перышко, ей нетрудно подняться наверх, но зачем же сейчас, в нелетную погоду?

Оливер засел в своей комнате: отдыхает, отсыпается, оттягивается.

20 марта

Сегодня — международный день счастья, и я чувствую счастье, как только открываю глаза. Я зарываюсь в него с головой, накрываюсь, как одеялом, прячусь в него от телефона, новостей, сводок инфицированных и погибших на полях битвы с вирусом. Пожалуйста, не надо про Бергамо. Я все знаю, но, пожалуйста, не сегодня. Сейчас я хочу слушать, как во мне просыпается весна и под безудержное пение птиц на голых, не одетых в листву ветках распускаются цветы магнолии. Мой мальчик со мной, и я самая счастливая женщина в мире.

P.S. Борис Джонсон только что сообщил, что английские школы закрываются на неопределенный срок.

23 марта

Мы в эпицентре пандемии. Каждый день стабильно прибавляется около тысячи случаев новых больных. По соотношению количества заболеваний к численности населения (нация все-таки небольшая) мы лидируем, кажется, не только в Европе, но и в мире.

На днях объявили ужесточение мер: по всей Швейцарии запретили собираться в общественных местах в группы по пять и более человек. Тотального комендантского часа вводить не будут, зато правительство обращается с призывом к группе риска — пожалуйста, оставайтесь дома. В то же время отменяет запрет некоторых кантонов на то, чтобы пенсионеры выходили на улицы и делали покупки — нельзя ограничивать свободу швейцарских граждан. Урсула порывается ходить в магазин, не разрешает нам помогать ей, а уж о том, чтобы подключить волонтеров, с особым энтузиазмом ухаживающих сейчас за старичками, не может быть и речи. Так что нам приходится сочинять, что мы проездом в ее краях, и благодаря этой маленькой хитрости передаем ей продукты и овощные супы.

Нельзя сказать, что она не любит, когда за ней ухаживают, скорее — не видит в этом необходимости. Ей восемьдесят пять лет, она одна живет в доме, в котором все делает сама, и она не болеет, она принципиально не болеет. Но есть и у нее слабое место — кратковременная память. Чтобы не сбиться, она выставила себе маяки: йога по понедельникам, скрипка по вторникам, походы со Швейцарским альпийским клубом — среда, церковь в воскресенье и т.д. И вдруг на маяках, причем на всех одновременно, вырубают свет. Вчера Ули звонили из администрации ее поселка: им сообщили, что Урсула не соблюдает социальную дистанцию. И предупредили, что, если кому-нибудь вздумается вызвать полицию, у нас могут быть неприятности. Ну зачем же обращаться в полицию из-за безобидного, беззащитного, старого человека? Она все поймет, если ей объяснить. Она все поймет, но тут же забудет.

25 марта

Роджер Федерер пожертвовал миллион на поддержку нуждающихся семей в Швейцарии — тех, кто оказался на мели из-за локдауна. Ули на этот месяц снизил арендную плату в доме, купленном им для сдачи квартир. Это называется солидарностью.

Похоже, быт налаживается. Товары, которые смели после объявления карантина, вернулись на магазинные полки — заморозка, макароны, рис и туалетная бумага как символ чистоты, гигиены и здоровья. Гречка тут сильных эмоций не вызывает и как стояла, так и будет стоять. Тем лучше для меня и для Лили, которая теперь сама готовит на завтрак свое любимое блюдо — гречневую кашу с молоком. Я научила ее пользоваться плитой, к которой раньше не подпускала, и пылесосом. В карантин дети взрослеют.

У Оливера идут занятия в режиме реального времени, так что он весь день пропадает в своей комнате. В этом году в английской средней школе отменяются выпускные экзамены — беспрецедентный случай в истории Туманного Альбиона.

Мне на электронную почту присылают для Лили задания, и Ули распечатывает их в офисе, а к теме «Метаморфоза» нам надо найти пруд с лягушачьей икрой или головастиками. Мы с Лилей отправились в лес и набрели на небольшой пруд, где, присмотревшись, обнаружили сотни черных зрачков икринок, с которыми скоро произойдет чудесное превращение. Удивительно, как за несколько недель изменилось все вокруг нас, но мне кажется, что и внутри меня происходит метаморфоза.

Я чаще отключаю телефон и реже проверяю почтовый ящик. Я стала более цельной, сосредоточенной, собранной. Я узнаю в себе те состояния беззаботности и беспечности, в которые впадала в Юго-Восточной Азии и из которых почти не выходила, когда ребенком жила летом на даче. Время теряет над тобой власть, ты отключаешься от всего внешнего и возвращаешься в естественное состояние, в себя, в свое детство.

12 апреля

Весна закончилась последними мартовскими днями, в апреле наступило засушливое лето — каждый день приходится поливать газон. Мы с Лилей в обнимку часами висим в гамаке, натянутом между кленом и орехом, а когда устаем висеть, отправляемся в лес, положив в рюкзак «Опасное лето Мумми-троллей», термос с кофе и коробочку с еще теплыми маффинами — фирменной выпечкой Оливера.

Маски мы не носим, даже Ули, когда ходит в офис, хотя у нас в подвале валяется целая коробка. И никто из нас не заболел. С того дня, когда ввели карантин, прошел месяц, я провела его с моими детьми, и мне приятно думать, что во мне нет заразы, что я чистая.

Комендантский час в Швейцарии так и не ввели. «Меры, которые мы принимаем, должны отвечать нашей культуре, обществу и нашей демократии». У нас карантин рекомендаций, просьб, обращений и шоколада. В одной деревне всем ее гражданам к Пасхе подарили шоколадные яйца — в благодарность за то, что они придерживаются рекомендаций правительства, а также — чтобы поддержать местных производителей. Строгих запретов по-прежнему два — не собираться больше, чем по пять человек, и не подходить близко. Если не послушаться, могут и оштрафовать, но это скорее редкость. Обычно, если обнаружат большую компанию, попросят разойтись.

Сегодня Пасха. Правительство боится вспышки эпидемии после праздников и настоятельно просит не ездить в Тичино, как принято у швейцарцев в дни распятия и воскресения. Та же миссия и у полицейских, поставленных на автобане у подъезда к Сан-Готарду, длинному-предлинному туннелю, связывающему север и юг Европы, у которого на Пасху обычно выстраиваются многокилометровые пробки. Но сегодня — свободный проезд, только служители закона останавливают автотранспорт и пытаются отговорить тех, кто уже в пути. Иногда получается.

По городу висят все те же плакаты: «Оставайтесь дома. Пожалуйста. Исключение: дорога на работу, врач, аптека или покупка продуктов». Пришлось остаться — сначала вирус поставил крест на нашем путешествии из Шанхая в Гонконг, потом мы купили билеты в Англию и по Англии, но он дотянулся и до Королевства. Удастся ли хоть что-нибудь возместить?

Иногда Ули берет нас на велосипедные прогулки, и, видимо, всего из того же пресловутого чувства солидарности с нами весь кантон отдыхает на берегу той реки или того озера, куда нас занесет. Вчера мы колесили вокруг Грайфензее и остановились на пикник на крошечном пляже: малышня возилась на мели, и Лиле захотелось побегать ножками по воде. Народ держится семьями, а с чужими соблюдает дистанцию. Мы собирались жарить тофу и сосиски, но место у решетки, у которой всегда лежат аккуратненько сложенные поленья, нацеленные, чтобы к ним лишь поднесли спичку, оказалось обтянуто бело-красной лентой. Такой же лентой огорожена детская площадка у нашего дома.

Погода по-прежнему нелетная: в синем безоблачном небе совсем тихо. Да и в самом городе значительно спокойнее, чем раньше. В широко открытые окна я иногда слышу музыку из проезжающих кабриолетов или сирену скорой помощи, но она и без пандемии в наших краях не редкость — мы живем в эпицентре больниц. А вот ползущие по нашей почти пустой улице полицейские патрульные машины — новый тренд.

Изменился ритм нашей жизни. Цюрих стал для меня дачей моего детства. Но какой ценой? Миллиардной. Ули убежден, что если в ближайшие недели мы не пробудимся от летаргического сна, то рухнет экономика, население обеднеет и весь этот коронавирусный шум и гам может завершиться войной. Правительство уже готовит выход, пусть поэтапный, постепенный, но все же он запланирован на 26 апреля. Число заражений постепенно снижается, и не исключено, что мы не только достигли вершины, но уже начали спуск. Мне очень хочется надеться, что самое страшное позади, а это не пандемия, а страх, и этой весной — это страх болезни и смерти близких.

Сегодня, прямо в пасхальное воскресенье, у нас в саду распустилась сакура. Урсула, которая выросла в этом доме с этим деревом, называет его дикой вишней, но плодов на нем никогда не было, даже кислых. Самое главное — это цветы. Они так прекрасны, что японцы путешествуют за ними всю весну, перемещаясь с юга на север, а для любования сакурой даже есть специальное слово — ханами. Соцветия розовых облаков держатся за ветки всего несколько дней и поэтому символизируют мимолетность и эфемерность бытия. Наша жизнь — как цветок сакуры.

Огромное цветущее дерево заполнило мой карантин. Мой сад становится моим Эдемом. И больше никуда не нужно лететь.